Всё о породе
Ньюфаундленд
Поиск по сайту:
Вы здесь: Ньюфы.инфо / Группы / Треп за жизнь / Форум / Не анекдоты. Просто почитать и подумать. (14/15)
Это форум группы 
Треп за жизнь. Подробности внизу страницы.
Тема: Не анекдоты. Просто почитать и подумать.
Не анекдоты. Просто почитать и подумать.
Хочу сделать новую тему, потому что не все, чем хочется поделиться,укладывается в рамки анекдотов...
Сообщения
В глубокой ночи' освещает плед
Квадрат моего экрана.
Я помню, мне было 15 лет,
И не было Инстаграма.
Не ставили лайков на мой живот,
Красивый и очень плоский,
И был девяноста какой-то год
И спирт на разлив в киоске.
Паленого спирта текла река,
Кассетник ругался фоном,
Я видела только издалека
Мобильные телефоны
У хмурых братков и роскошных дам
В ботфортах на босу ногу -
То были отчаянные года
И культовые для многих.
Кого-то убили, а кто-то скис
От мака или от водки,
Папаши латали свои носки,
Мамаши - свои колготки,
Подростки лечили свои угри
И много воображали,
А Танька учила меня курить
У школы за гаражами.
Мы с Танькой не знали о соц-сетях,
Фолловерах или троллях,
Мы с Танькой хотели курить взатяг
И шибаться без контроля,
Мы с Танькой считали, что жизнь - игра,
А Пашка Карманов - гений,
И нам показался бы Инстаграм
Какой-то дурацкой хренью.
А Пашка Карманов читал с трудом
И тырил в трамваях цацки,
На трубах в подвале устроил дом
И всех угощал по-царски,
Он пел о принцессах до хрипоты,
Как хочется целовать их,
И лезли на песню в подвал коты
И грелись на стекловате,
И капало с этих горячих труб,
И пахло довольно гнусно,
И будь у меня хоть какой Ю-туб,
Вы б знали его искусство,
Поскольку на Пашку ходили все,
Спускаясь во тьму и влажность,
И Пашка бы точно тогда не сел
За чей-то пустой бумажник...
Сегодня в Сети - всевозможный шлак
И много хороших песен.
Я Пашку искала, но не нашла,
Наверное, мир не тесен,
Звенел алюминий Вай-Фай антенн,
Гудел мировой процессор,
Вбивала хештеги - валил контент,
Но только не те принцессы...
А тех, из подвала, простыл и след,
И это ничуть не странно.
Принцессы рулили в пятнадцать лет -
В эпоху без Инстаграма!
Квадрат моего экрана.
Я помню, мне было 15 лет,
И не было Инстаграма.
Не ставили лайков на мой живот,
Красивый и очень плоский,
И был девяноста какой-то год
И спирт на разлив в киоске.
Паленого спирта текла река,
Кассетник ругался фоном,
Я видела только издалека
Мобильные телефоны
У хмурых братков и роскошных дам
В ботфортах на босу ногу -
То были отчаянные года
И культовые для многих.
Кого-то убили, а кто-то скис
От мака или от водки,
Папаши латали свои носки,
Мамаши - свои колготки,
Подростки лечили свои угри
И много воображали,
А Танька учила меня курить
У школы за гаражами.
Мы с Танькой не знали о соц-сетях,
Фолловерах или троллях,
Мы с Танькой хотели курить взатяг
И шибаться без контроля,
Мы с Танькой считали, что жизнь - игра,
А Пашка Карманов - гений,
И нам показался бы Инстаграм
Какой-то дурацкой хренью.
А Пашка Карманов читал с трудом
И тырил в трамваях цацки,
На трубах в подвале устроил дом
И всех угощал по-царски,
Он пел о принцессах до хрипоты,
Как хочется целовать их,
И лезли на песню в подвал коты
И грелись на стекловате,
И капало с этих горячих труб,
И пахло довольно гнусно,
И будь у меня хоть какой Ю-туб,
Вы б знали его искусство,
Поскольку на Пашку ходили все,
Спускаясь во тьму и влажность,
И Пашка бы точно тогда не сел
За чей-то пустой бумажник...
Сегодня в Сети - всевозможный шлак
И много хороших песен.
Я Пашку искала, но не нашла,
Наверное, мир не тесен,
Звенел алюминий Вай-Фай антенн,
Гудел мировой процессор,
Вбивала хештеги - валил контент,
Но только не те принцессы...
А тех, из подвала, простыл и след,
И это ничуть не странно.
Принцессы рулили в пятнадцать лет -
В эпоху без Инстаграма!
НЕЛЬЗЯ ПРЕДАВАТЬ СЕБЯ НА КАЖДОМ ШАГУ
Многим из нас, бывает, приходит мысль о том, что мы проживаем не свою жизнь. Пытаемся всем угодить, быть для всех белыми, пушистыми, а то вдруг нас не примут такими, какими мы есть. А терять людей не хочется. Эта замечательная притча-история расскажет вам о том, что происходит с людьми, которые не умеют слушать свое сердце.
— Как это – не было? — спросила я внезапно севшим голосом, — Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!!
— Никак нет, — пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой оправе, — У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия Ангела посуровела, — Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули. «Оши-и-ибка». Скажете тоже…
— Минуточку, — я попыталась взять себя в руки, — Посмотрите, пожалуйста, сюда.
Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.
— И? – спросил он после секундного молчания.
— Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция заволновалась и пошла радужными пятнами.
— Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться., — Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, — Я таких как вы перевидал – не сосчитать. И почему-то в большинстве своем – дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять, барышня. По пунктам. С самого начала. Так?
— Давайте, — сказала я, решительно повиснув у него над плечом и изготовясь биться до последнего.
— Нуте-с, вот она, биография мадам N, — Ангел вытащил из-под стола здоровенный талмуд и сдул с него пыль, — Ab ovo, дорогая, что называется, от яйца, — он послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, — Ну, это все мелочи … подгузники… капризы детские… глупости всякие… личность еще не сформирована… характер не проявлен, все черновики… ну, детство и вовсе опустим, берем сознательную жизнь… а, вот! – он торжествующе поднял палец, — у вас был роман в конце десятого класса!
— Ах, какая странность, — не удержалась я, — Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!
— А вы не иронизируйте, фрейляйн, — Ангел сделал строгое лицо, — Роман развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчика у вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, — вдруг спохватился ангел и покраснел, — а у мадмуазель NN…
— Ну, и чего? – спросила я подозрительно, — Со всеми бывает. Это что, какой-то смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня своего, ни осла, ни вола…
При слове «Библия» ангел поморщился.
— При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами… Следите за мыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?
— Как дура себя ведет, — мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный роман «па-де-труа», — Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними везде, мирит их, если поссорятся…
— Вооот, — наставительно протянул Ангел, — А теперь внимательно – на меня смотреть! — как бы поступили вы, если бы жили?
— Убила бы, — слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что говорю.
— Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, — именно! Убить бы не убили, конечно, но послали бы на три веселых буквы – это точно. А теперь вспомните – сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?
— Штук пять, — вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.
— И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?
— Полтора балла, — мне захотелось плакать.
— И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?
— Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, — уже едва слышно прошептала я, — Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно…
— Милая моя, — ангел посмотрел на меня сочувственно, — нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!
Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя бл*дская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть…
— Вот то-то, — Ангел покачал головой и перевернул страницу, — да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать – почему не сделали?
— Ну-у-у… — озадачилась я, — Не помню уже.
— А я вам подскажу, — Ангел нехорошо усмехнулся, — Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?
— Вам виднее, — насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было…
— Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.
Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!
— Вспомнила. Стрелять хотела.
— В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу.
— В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, — плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами, — Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было…
— Подтверждаю, — Ангел ткнул пальцем в талмуд — Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!
— Я не знала, что должна… — прошелестела я в ответ.
— Врете, прекрасно знали – Ангел снял очки, устало прищурился и потер переносицу, — Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.
Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то строчить.
— Как вы все не понимаете, — в голосе Ангела слышалось отчаяние, — нельзя, ну, нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!… Всё думаете — и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы… Ну, все, готово, — Ангел раздраженно откинул перо, — попрошу встать для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.
Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.
— Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, — Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, — Смягчающих обстоятельств, таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не в состоянии реализовать или в) не верила в существование высшего разума — не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимая! Вам понятен приговор?
— Нет, — я жалобно заморгала, — Это в ад, что ли?
— Ну, ада вы не заработали, детка, — усмехнулся ангел, — да и вакансий там…, — он безнадежно махнул рукой, — Пойдете в чистилище, будете проживать смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, — и Ангел протянул исписанный желтый бланк, — Теперь все ясно?
— Более-менее, — я кивнула растерянно, — И куда мне теперь?
— Момент, — сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и в глазах у меня потемнело…
— … одну меня не отпустят, а с тобой запросто, — услышала я знакомый голос, — И Сережка говорит – пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая, ты ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?
...Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный вечер. И Ленка, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли – моя подружка – как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое, такое родное-привычное ощущение… Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро…
— А пошла ты на ..., — сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая, как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность сцены, добавила — Оба пошли к е..не матери.
…Когда разгневанный стук Ленкиных каблучков затих где-то за поворотом, я прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я, наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива…
Многим из нас, бывает, приходит мысль о том, что мы проживаем не свою жизнь. Пытаемся всем угодить, быть для всех белыми, пушистыми, а то вдруг нас не примут такими, какими мы есть. А терять людей не хочется. Эта замечательная притча-история расскажет вам о том, что происходит с людьми, которые не умеют слушать свое сердце.
— Как это – не было? — спросила я внезапно севшим голосом, — Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!!
— Никак нет, — пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой оправе, — У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия Ангела посуровела, — Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули. «Оши-и-ибка». Скажете тоже…
— Минуточку, — я попыталась взять себя в руки, — Посмотрите, пожалуйста, сюда.
Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.
— И? – спросил он после секундного молчания.
— Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция заволновалась и пошла радужными пятнами.
— Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться., — Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, — Я таких как вы перевидал – не сосчитать. И почему-то в большинстве своем – дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять, барышня. По пунктам. С самого начала. Так?
— Давайте, — сказала я, решительно повиснув у него над плечом и изготовясь биться до последнего.
— Нуте-с, вот она, биография мадам N, — Ангел вытащил из-под стола здоровенный талмуд и сдул с него пыль, — Ab ovo, дорогая, что называется, от яйца, — он послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, — Ну, это все мелочи … подгузники… капризы детские… глупости всякие… личность еще не сформирована… характер не проявлен, все черновики… ну, детство и вовсе опустим, берем сознательную жизнь… а, вот! – он торжествующе поднял палец, — у вас был роман в конце десятого класса!
— Ах, какая странность, — не удержалась я, — Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!
— А вы не иронизируйте, фрейляйн, — Ангел сделал строгое лицо, — Роман развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчика у вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, — вдруг спохватился ангел и покраснел, — а у мадмуазель NN…
— Ну, и чего? – спросила я подозрительно, — Со всеми бывает. Это что, какой-то смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня своего, ни осла, ни вола…
При слове «Библия» ангел поморщился.
— При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами… Следите за мыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?
— Как дура себя ведет, — мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный роман «па-де-труа», — Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними везде, мирит их, если поссорятся…
— Вооот, — наставительно протянул Ангел, — А теперь внимательно – на меня смотреть! — как бы поступили вы, если бы жили?
— Убила бы, — слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что говорю.
— Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, — именно! Убить бы не убили, конечно, но послали бы на три веселых буквы – это точно. А теперь вспомните – сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?
— Штук пять, — вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.
— И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?
— Полтора балла, — мне захотелось плакать.
— И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?
— Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, — уже едва слышно прошептала я, — Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно…
— Милая моя, — ангел посмотрел на меня сочувственно, — нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!
Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя бл*дская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть…
— Вот то-то, — Ангел покачал головой и перевернул страницу, — да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать – почему не сделали?
— Ну-у-у… — озадачилась я, — Не помню уже.
— А я вам подскажу, — Ангел нехорошо усмехнулся, — Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?
— Вам виднее, — насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было…
— Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.
Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!
— Вспомнила. Стрелять хотела.
— В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу.
— В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, — плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами, — Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было…
— Подтверждаю, — Ангел ткнул пальцем в талмуд — Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!
— Я не знала, что должна… — прошелестела я в ответ.
— Врете, прекрасно знали – Ангел снял очки, устало прищурился и потер переносицу, — Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.
Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то строчить.
— Как вы все не понимаете, — в голосе Ангела слышалось отчаяние, — нельзя, ну, нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!… Всё думаете — и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы… Ну, все, готово, — Ангел раздраженно откинул перо, — попрошу встать для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.
Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.
— Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, — Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, — Смягчающих обстоятельств, таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не в состоянии реализовать или в) не верила в существование высшего разума — не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимая! Вам понятен приговор?
— Нет, — я жалобно заморгала, — Это в ад, что ли?
— Ну, ада вы не заработали, детка, — усмехнулся ангел, — да и вакансий там…, — он безнадежно махнул рукой, — Пойдете в чистилище, будете проживать смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, — и Ангел протянул исписанный желтый бланк, — Теперь все ясно?
— Более-менее, — я кивнула растерянно, — И куда мне теперь?
— Момент, — сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и в глазах у меня потемнело…
— … одну меня не отпустят, а с тобой запросто, — услышала я знакомый голос, — И Сережка говорит – пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая, ты ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?
...Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный вечер. И Ленка, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли – моя подружка – как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое, такое родное-привычное ощущение… Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро…
— А пошла ты на ..., — сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая, как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность сцены, добавила — Оба пошли к е..не матери.
…Когда разгневанный стук Ленкиных каблучков затих где-то за поворотом, я прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я, наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива…
Гарик, жаль, что автор не указан, а так - забавный сценарий! :))) И тема вроде бы правильная.
Вот только последняя фраза всё испортила.
Обычая душа, сделав мелкую пакость ближнему своему, может испытывать удовлетворение (все мы не ангелы).
Не слишком испорченная - может получить удовольствие.
Но испытывать от этого счастье?..
Всё-таки счастье - это нечто иное. Сверхъестественное.
Вот только последняя фраза всё испортила.
Обычая душа, сделав мелкую пакость ближнему своему, может испытывать удовлетворение (все мы не ангелы).
Не слишком испорченная - может получить удовольствие.
Но испытывать от этого счастье?..
Всё-таки счастье - это нечто иное. Сверхъестественное.
Экспертиза куриных ног: 4 из 6 - опасны для здоровья
Мясо цыплят бройлеров пользуется неизменным спросом у россиян, благодаря высокой пищевой ценности и относительно невысокой цене. Росконтроль регулярно проверяет цыплят-бройлеров и полуфабрикаты из них. К сожалению, назвать качество стабильным сложно. В настоящее время в Каталоге 68 образцов и только 28 из них рекомендовано к покупке.
В лабораторию отправили голени цыплят-бройдеров брендов «Мираторг», «Первая свежесть», «Троекурово», «Петруха», «Петелинка», «Ярославский бройлер».
Зачем накачали «Петруху»?
Исследуя мясную продукцию, гистологический анализ проводят в первую очередь, ведь при помощи этого исследования можно сразу определить, нет ли в продукции лишних компонентов.
Это только кажется, что курица — это не колбаса, и ничего кроме собственно мяса в ней содержаться не может. На самом деле, там можут обнаружится и солевые растворы, и камеди и другие добавки, которые хитроумные производители используют для увеличения массы птички.
В структуре мышечной ткани образца «Петруха» выявлены признаки обработки мяса растворами, содержащими соли органических и неорганических пищевых кислот. Остальные участники теста в обмане уличены не были.
Где нашли микробы?
Обман потребителя — это серьезное нарушение, но продажа откровенно опасной для здоровья продукции еще хуже. 3 из 6 товаров не сдали тест на микробиологическую безопасность. Голени брендов «Троекурово» и «Мираторг» имеют высокий уровень обсемененности мезофильной микрофлорой, а в образце «Петелинка» обнаружены листерии.
Для справки:
Листерии — это микроорганизмы, являющиеся возбудителем заболеваний животных и человека. Способны вызывать инфекционное заболевание — листериоз. Оно может проявляться по-разному, часто сопровождается симптомами ангины, но может иметь место и симптоматика поражения нервной системы.
Птички — дистрофички
Напоследок, поговорим о пищевой ценности образцов, ведь этот показатель важен для многих потребителей. Как оказалось, все голени содержат меньше жира, чем заявлено в маркировке. Ближе всего к истине оказался изготовитель образца «Троекурово», жирность которого всего на треть меньше заявленной. Все остальные производители ошиблись примерно в полтора раза.
Подводя итоги, можно рекомендовать к покупке только два образца «Первая свежесть» и «Ярославский бройлер». 4 из 6 образцов занесено в Черный список: «Петруха» за признаки обработки мяса солевым раствором, «Троекурово» и «Мираторг» «Петелинка» вследствие нарушения требований безопасности по микробиологическим показателям.
zen.yandex.ru/…
Мясо цыплят бройлеров пользуется неизменным спросом у россиян, благодаря высокой пищевой ценности и относительно невысокой цене. Росконтроль регулярно проверяет цыплят-бройлеров и полуфабрикаты из них. К сожалению, назвать качество стабильным сложно. В настоящее время в Каталоге 68 образцов и только 28 из них рекомендовано к покупке.
В лабораторию отправили голени цыплят-бройдеров брендов «Мираторг», «Первая свежесть», «Троекурово», «Петруха», «Петелинка», «Ярославский бройлер».
Зачем накачали «Петруху»?
Исследуя мясную продукцию, гистологический анализ проводят в первую очередь, ведь при помощи этого исследования можно сразу определить, нет ли в продукции лишних компонентов.
Это только кажется, что курица — это не колбаса, и ничего кроме собственно мяса в ней содержаться не может. На самом деле, там можут обнаружится и солевые растворы, и камеди и другие добавки, которые хитроумные производители используют для увеличения массы птички.
В структуре мышечной ткани образца «Петруха» выявлены признаки обработки мяса растворами, содержащими соли органических и неорганических пищевых кислот. Остальные участники теста в обмане уличены не были.
Где нашли микробы?
Обман потребителя — это серьезное нарушение, но продажа откровенно опасной для здоровья продукции еще хуже. 3 из 6 товаров не сдали тест на микробиологическую безопасность. Голени брендов «Троекурово» и «Мираторг» имеют высокий уровень обсемененности мезофильной микрофлорой, а в образце «Петелинка» обнаружены листерии.
Для справки:
Листерии — это микроорганизмы, являющиеся возбудителем заболеваний животных и человека. Способны вызывать инфекционное заболевание — листериоз. Оно может проявляться по-разному, часто сопровождается симптомами ангины, но может иметь место и симптоматика поражения нервной системы.
Птички — дистрофички
Напоследок, поговорим о пищевой ценности образцов, ведь этот показатель важен для многих потребителей. Как оказалось, все голени содержат меньше жира, чем заявлено в маркировке. Ближе всего к истине оказался изготовитель образца «Троекурово», жирность которого всего на треть меньше заявленной. Все остальные производители ошиблись примерно в полтора раза.
Подводя итоги, можно рекомендовать к покупке только два образца «Первая свежесть» и «Ярославский бройлер». 4 из 6 образцов занесено в Черный список: «Петруха» за признаки обработки мяса солевым раствором, «Троекурово» и «Мираторг» «Петелинка» вследствие нарушения требований безопасности по микробиологическим показателям.
zen.yandex.ru/…
Цитата:Гарик, жаль, что автор не указан, а так - забавный сценарий!Прочитала, перечитала .... И нашла автора - Татьяна Свобода (псевдоним) "Познай себя настоящую"
https://www.litres.ru/tatyana-svoboda/poznay-sebya-nastoyaschuu/chitat-onlayn/
Мария Семенова "Из-за пазухи вынув щенка-сироту..."
Из-за пазухи вынув щенка-сироту,
Обратился Хозяин со словом к коту:
«Вот что, серый! На время забудь про мышей:
Позаботиться надобно о малыше.
Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?» —
«Мур-мур-мяу!» — согласно ответствовал кот.
И тотчас озадачился множеством дел —
Обогрел, и утешил, и песенку спел.
А потом о науках пошёл разговор:
Как из блюдечка пить, как проситься во двор,
Как гонять петуха и сварливых гусей...
Время быстро бежало для новых друзей.
За весною весна, за метелью метель...
Вместо плаксы щенка стал красавец кобель.
И, всему отведя в этой жизни черёд,
Под садовым кустом упокоился кот.
Долго гладил Хозяин притихшего пса...
А потом произнёс, поглядев в небеса:
«Все мы смертны, лохматый... Но знай, что душа
Очень скоро в другого войдёт малыша!»
Пёс послушал, как будто понять его мог,
И... под вечер котёнка домой приволок.
Тоже — серого! С белым пятном на груди!..
Дескать, строго, Хозяин, меня не суди!
Видишь, маленький плачет ? Налей молока!
Я же котику дядькой побуду пока...
Из-за пазухи вынув щенка-сироту,
Обратился Хозяин со словом к коту:
«Вот что, серый! На время забудь про мышей:
Позаботиться надобно о малыше.
Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?» —
«Мур-мур-мяу!» — согласно ответствовал кот.
И тотчас озадачился множеством дел —
Обогрел, и утешил, и песенку спел.
А потом о науках пошёл разговор:
Как из блюдечка пить, как проситься во двор,
Как гонять петуха и сварливых гусей...
Время быстро бежало для новых друзей.
За весною весна, за метелью метель...
Вместо плаксы щенка стал красавец кобель.
И, всему отведя в этой жизни черёд,
Под садовым кустом упокоился кот.
Долго гладил Хозяин притихшего пса...
А потом произнёс, поглядев в небеса:
«Все мы смертны, лохматый... Но знай, что душа
Очень скоро в другого войдёт малыша!»
Пёс послушал, как будто понять его мог,
И... под вечер котёнка домой приволок.
Тоже — серого! С белым пятном на груди!..
Дескать, строго, Хозяин, меня не суди!
Видишь, маленький плачет ? Налей молока!
Я же котику дядькой побуду пока...
Начало июня, выпускные школьные экзамены, бедные дети: волнения, обмороки, сопли, слезы…
Как сдавали мы? Сидели мы на уроке, и тут учитель «вы не забыли, что у вас экзамены через неделю?»
А у большинства из нас, учеба в 10м классе была далеко не на первом месте, мы надеялись, что оно как то рассосется само. Поэтому открывали нетронутые учебники и вот они бессонные ночи.
Кого то на экзамене вообще видели впервые:
- Юноша, как ваша фамилия?
- Иванов.
- А почему я тебя раньше не видела?
- Так я болел, 2 года. Вот у меня в справке так и написано «Палавое сазривание»
В отличии от сегодняшних школьников, мы могли регулировать свои оценки отношением с учителями.
- Марь Ивана, как три? Вы такая красивая, сегодня, а ваши глаза… особенно правый.
И вот у тебя уже четыре.
А умение взглядом подозвать учителя. Сидишь ты такой, тупишь, ну как тупишь, не знаешь ты ответ, она подходит и тихонько спрашивает:
- Почему у тебя пусто на листочке? Пиши, А, плюс В, в скобочки возьми, двойку нарисуй, да за скобками, да справа, да вверху. И вообще, где твои шпоры? Сидорова, дай списать Иванову, пока я не смотрю. Переписывай, бестолочь.
А эти спецоперации со шпорами, на чем их писать, куда засунуть и как вытащить, чтоб не заметили. В конце концов, писанина шпор и являлась изучением предмета.
Нам приходилось проявлять, как сейчас говорят коммуникабельность, что и кому сказать до начала экзаменов, что надеть, кто то по счастливой случайности вытаскивал тот единственный билет, который учил и так весь класс, тоже по счастливой случайности.
Ну а вот эти чудные устные ответы.
- Сидоров, у тебя билет, творчество Пушкина. Рассказывай. Ну, как Пушкина звали?
- Сергей.
- Это отчество. А звали Пушкина как? Вот тебя как зовут?
- Санек.
- И у Пушкина такое же имя. Так как звали Пушкина?
- Санек.
- Иди отсюда, три.
- А почему три?
А вот эта комиссия, которая сидела за стеной из цветов, и приносили их специально много и максимально пушистее, и тут председатель:
- Нам всем нужно выйти, минут на тридцать, не меньше! Это точно! Когда мы будем заходить обратно в класс, мы в дверь постучимся. Петров, убери шпаргалки. Слушайте, дайте мы хотя бы выйдем.
И если сегодняшние школьники, особенно в профильных классах, все таки предмет знают, то мы знали очень примерно. Мы вообще знали всего по чуть чуть, по этому могли поступать и в театральный и в судостроительный. В отличии от сегодняшних, если ты в профильном физико-математическом классе, то о поступлении на филологический можешь забыть.
Поэтому школьники советской системы уже после окончания авиастроительных, вдруг становились писателями юмористами, хорошо что кстати не наоборот.
И уж в чем отличии от сегодняшних школьников от нас, это то что сегодня выпускники иностранные языки знают на порядки лучше нас. Потому что мы знали…
- Ковалев, ну скажи хоть что-нибудь по- немецки.
- Мутер.
- Можешь ведь, уже три.
- Фатер.
- О-оу! Четыре!
А наши экзамены в форме беседы, тут проявлялось умение говорить, красиво, складно, не по делу, но создать впечатление, что предмет знаешь.
В случае ЕГЭ человек он пешка, и у него нет даже шанса списать или воспользоваться какими то отношениями с учителями.
Иногда говорят: «Ну так во всём мире тесты».
Ну да, тесты и упражнение в заполнении клеточек, подготовка мелких клерков, «умеренных и аккуратных». Только по заданным правилам в пределах коридора, малейшие изменения правил, рождают панику. И если работу как учителей, так и учеников оценивают по тестам, то и учить их нужно одному – заполнению клеточек. В результате получаются люди, чьи головы заполнены плотно утрамбованными обрывками, которые нужны для одной цели - заполнению клеточек.
Я не говорю о том, что сегодняшние выпускники школ плохие или хорошие, я говорю о том, в какую систему они попали, а сами выпускники такие же разгильдяи как и мы, они же дети, наши.
@ Андрей Ковалев
Как сдавали мы? Сидели мы на уроке, и тут учитель «вы не забыли, что у вас экзамены через неделю?»
А у большинства из нас, учеба в 10м классе была далеко не на первом месте, мы надеялись, что оно как то рассосется само. Поэтому открывали нетронутые учебники и вот они бессонные ночи.
Кого то на экзамене вообще видели впервые:
- Юноша, как ваша фамилия?
- Иванов.
- А почему я тебя раньше не видела?
- Так я болел, 2 года. Вот у меня в справке так и написано «Палавое сазривание»
В отличии от сегодняшних школьников, мы могли регулировать свои оценки отношением с учителями.
- Марь Ивана, как три? Вы такая красивая, сегодня, а ваши глаза… особенно правый.
И вот у тебя уже четыре.
А умение взглядом подозвать учителя. Сидишь ты такой, тупишь, ну как тупишь, не знаешь ты ответ, она подходит и тихонько спрашивает:
- Почему у тебя пусто на листочке? Пиши, А, плюс В, в скобочки возьми, двойку нарисуй, да за скобками, да справа, да вверху. И вообще, где твои шпоры? Сидорова, дай списать Иванову, пока я не смотрю. Переписывай, бестолочь.
А эти спецоперации со шпорами, на чем их писать, куда засунуть и как вытащить, чтоб не заметили. В конце концов, писанина шпор и являлась изучением предмета.
Нам приходилось проявлять, как сейчас говорят коммуникабельность, что и кому сказать до начала экзаменов, что надеть, кто то по счастливой случайности вытаскивал тот единственный билет, который учил и так весь класс, тоже по счастливой случайности.
Ну а вот эти чудные устные ответы.
- Сидоров, у тебя билет, творчество Пушкина. Рассказывай. Ну, как Пушкина звали?
- Сергей.
- Это отчество. А звали Пушкина как? Вот тебя как зовут?
- Санек.
- И у Пушкина такое же имя. Так как звали Пушкина?
- Санек.
- Иди отсюда, три.
- А почему три?
А вот эта комиссия, которая сидела за стеной из цветов, и приносили их специально много и максимально пушистее, и тут председатель:
- Нам всем нужно выйти, минут на тридцать, не меньше! Это точно! Когда мы будем заходить обратно в класс, мы в дверь постучимся. Петров, убери шпаргалки. Слушайте, дайте мы хотя бы выйдем.
И если сегодняшние школьники, особенно в профильных классах, все таки предмет знают, то мы знали очень примерно. Мы вообще знали всего по чуть чуть, по этому могли поступать и в театральный и в судостроительный. В отличии от сегодняшних, если ты в профильном физико-математическом классе, то о поступлении на филологический можешь забыть.
Поэтому школьники советской системы уже после окончания авиастроительных, вдруг становились писателями юмористами, хорошо что кстати не наоборот.
И уж в чем отличии от сегодняшних школьников от нас, это то что сегодня выпускники иностранные языки знают на порядки лучше нас. Потому что мы знали…
- Ковалев, ну скажи хоть что-нибудь по- немецки.
- Мутер.
- Можешь ведь, уже три.
- Фатер.
- О-оу! Четыре!
А наши экзамены в форме беседы, тут проявлялось умение говорить, красиво, складно, не по делу, но создать впечатление, что предмет знаешь.
В случае ЕГЭ человек он пешка, и у него нет даже шанса списать или воспользоваться какими то отношениями с учителями.
Иногда говорят: «Ну так во всём мире тесты».
Ну да, тесты и упражнение в заполнении клеточек, подготовка мелких клерков, «умеренных и аккуратных». Только по заданным правилам в пределах коридора, малейшие изменения правил, рождают панику. И если работу как учителей, так и учеников оценивают по тестам, то и учить их нужно одному – заполнению клеточек. В результате получаются люди, чьи головы заполнены плотно утрамбованными обрывками, которые нужны для одной цели - заполнению клеточек.
Я не говорю о том, что сегодняшние выпускники школ плохие или хорошие, я говорю о том, в какую систему они попали, а сами выпускники такие же разгильдяи как и мы, они же дети, наши.
@ Андрей Ковалев
Цитата:В ТРУДНУЮ МИНУТУ ЖИЗНИ ВОЗЬМИТЕ ВЕНИЧЕК И ПОДМЕТИТЕрунет
Слово "держитесь" в трудную минуту меня лично не раздражает. Не вызывает желания ответить: "ах, вам-то хорошо говорить! А мне каково?!". Я в это слово вот какой смысл вкладываю.
Профессор Яров писал о блокаде, изучал документальные свидетельства. И такая история его поразила: детей стали отправлять в эвакуацию по Ладоге, по Дороге Жизни. Мест было очень мало, дорога была страшная и трудная, а дети были смертельно истощены. Они уже погибали. И надо было выбрать тех, кто сможет доехать. Выдержать дорогу. Спастись. Страшный, трагический выбор... И дистрофичные врачи шли на хитрость.
Деткам говорили: "видишь, пол грязный! Ты возьми веничек и подмети пол. Покажи, как ты умеешь!". И те дети, у которых оставались силы, брали веничек и начинали мести... Может быть, у них тоже не было сил. Но у них оставалась воля - это заменяет силы. Брали веничек и мели... И кто-то из проверяющих возмутился, какой-то чиновник. А врачи сказали: мы так выбираем тех, кто может выжить в дороге. Кто может перенести дорогу и спастись".
Это страшная история - но в блокадном Ленинграде других не было. И я думаю иногда, что жизнь - это тоже комиссия. Комиссия говорит: "возьми веничек. Подмети комнату!". И пока мы можем подмести, пока можем себя заставить - мы будем жить. Нас возьмут в трудный, опасный, но спасительный путь.
Надо держаться. Изо всех сил надо держаться. Вот это мы друг другу говорим в трудную минуту, вот в чем смысл этого слова, хотя иногда оно кажется обидным и неуместным. Но что еще скажешь? Не будешь же всем про веничек рассказывать, как я вам рассказала. Держись - это возьми веничек и подмети. Покажи жизни, что ты еще жив и хочешь жить.
И тогда шансов на спасение будет больше.
Гораздо больше...
Анна Кирьянова.
Автор этого текста Анна Кирьянова. Потрясающие вещи пишет. Она психолог и писатель. Читаю ее давно и все время нахожу важное и полезное для себя
Лен, спасибо за информацию. Надо почитать. Очень интересно и ведь в точку. Если себя только пожалеешь сразу расклеиваешься, а как только заставишь себя образно говоря пол подмести, вроде и второе дыхание открылось
Я от этого автора просто в восторге. Во всех ее рассказах есть очень важное и нужное зерно. Иногда сама не сформулируешь - а ее почитаешь, и сразу все понятно становится
Забери меня, Мама, домой из приюта,
Я тебя очень жду эти долгие дни,
Очень жду тебя, Мама, я каждое утро,
Забери меня, Мама. Домой забери.
Я тебе буду верной и ласковой дочкой,
Я тебя буду, Мама, от всех охранять,
Буду рядом с тобой самой темною ночью,
Стану, Мама, тебя от всего защищать.
Забери меня, Мама, домой из приюта.
Я тебя очень жду, приезжай, забери,
Подари мне, родная, любви и уюта.
Я тебя долго жду у приютской двери.
За другими приходят счастливые лица
И они уезжают, виляя хвостом.
Вот и мне, дорогая, по ночам давно снится,
Как ты мне говоришь: «Ну а это твой дом!
Это миска твоя и игрушки, лежанка.
Это все для тебя, ты теперь член семьи!»
Приезжай же скорей за мной, моя Мама,
Забери меня, Мама. Домой забери!
© Copyright: Светлана Куркина
Я тебя очень жду эти долгие дни,
Очень жду тебя, Мама, я каждое утро,
Забери меня, Мама. Домой забери.
Я тебе буду верной и ласковой дочкой,
Я тебя буду, Мама, от всех охранять,
Буду рядом с тобой самой темною ночью,
Стану, Мама, тебя от всего защищать.
Забери меня, Мама, домой из приюта.
Я тебя очень жду, приезжай, забери,
Подари мне, родная, любви и уюта.
Я тебя долго жду у приютской двери.
За другими приходят счастливые лица
И они уезжают, виляя хвостом.
Вот и мне, дорогая, по ночам давно снится,
Как ты мне говоришь: «Ну а это твой дом!
Это миска твоя и игрушки, лежанка.
Это все для тебя, ты теперь член семьи!»
Приезжай же скорей за мной, моя Мама,
Забери меня, Мама. Домой забери!
© Copyright: Светлана Куркина
Не знаю, где, когда, в какой момент
Меня убьет моя страна-палач -
Застрелит, накурившись, буйный мент,
Зарежет ненароком пьяный врач,
Задавит поп на джипе, упадет
Мой самолет, от старости звеня -
Страна уныло дальше побредет,
Как будто бы и не было меня...
Не выступит с экрана президент,
Не станут отменять футбольный матч
В тот серый день, в тот будничный момент,
Когда меня убьёт моя страна - палач.
(Автор: Лев Опекушин)
Меня убьет моя страна-палач -
Застрелит, накурившись, буйный мент,
Зарежет ненароком пьяный врач,
Задавит поп на джипе, упадет
Мой самолет, от старости звеня -
Страна уныло дальше побредет,
Как будто бы и не было меня...
Не выступит с экрана президент,
Не станут отменять футбольный матч
В тот серый день, в тот будничный момент,
Когда меня убьёт моя страна - палач.
(Автор: Лев Опекушин)
Собака год жила на заправке, и одна девушка заезжала к ней подкармливать. Жизненные обстоятельства не позволяли взять ее домой, а собака очень просилась. Она никогда не знала, что такое дом, теплый коврик и миска с едой, но видимо на интуитивном уровне понимала, что то, как она живет, это не единственный способ существования. Что может быть лучше, теплее и вкуснее.
И она просилась домой. Вот так, как на фото. Ей не повезло родиться белой, кругломордой и кучерявой...или каких там сейчас любят. Ее душа попала в тело с грубой непонятного цвета шерстью. И уши большие ...торчат в разные стороны. Такая внешность смешивает с толпой, такие собаки бегают за машинами, вызывают раздражение. Их сотни, тысячи и миллионы. Их травят, их стреляют, их переезжают машинами и калечат.
Всех не обогреешь, всех не спасешь, верно?
А что, если я вам скажу, что всех спасать и не надо? Спасите одного. Если каждый из вас спасет одного, все вместе вы спасете всех. Вы спасете мир.
И эти глаза никогда не посмотрят на вас по-другому. Даже если у вас не будет денег, большой груди, здоровья и молодости. Они всегда будут смотреть вот так.
Девушка забрала собаку. Теперь она домашняя и любимая.
А вы бы забрали, если бы к вам в окно машины заглянули вот так?
С просторов инета...
И она просилась домой. Вот так, как на фото. Ей не повезло родиться белой, кругломордой и кучерявой...или каких там сейчас любят. Ее душа попала в тело с грубой непонятного цвета шерстью. И уши большие ...торчат в разные стороны. Такая внешность смешивает с толпой, такие собаки бегают за машинами, вызывают раздражение. Их сотни, тысячи и миллионы. Их травят, их стреляют, их переезжают машинами и калечат.
Всех не обогреешь, всех не спасешь, верно?
А что, если я вам скажу, что всех спасать и не надо? Спасите одного. Если каждый из вас спасет одного, все вместе вы спасете всех. Вы спасете мир.
И эти глаза никогда не посмотрят на вас по-другому. Даже если у вас не будет денег, большой груди, здоровья и молодости. Они всегда будут смотреть вот так.
Девушка забрала собаку. Теперь она домашняя и любимая.
А вы бы забрали, если бы к вам в окно машины заглянули вот так?
С просторов инета...
Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек, -
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.
И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне, -
Грубая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась — и осталась довольна вполне.
И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
Баба как баба, и что её ради радеть?! -
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз;
Деньги взяла, и часы, и ещё документы, -
Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась.
Только к утру обнаружила Правда пропажу -
И подивилась, себя оглядев делово:
Кто-то уже, раздобыв где-то чёрную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так — ничего.
Правда смеялась, когда в неё камни бросали:
«Ложь это всё, и на Лжи одеянье моё...»
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами её.
Стервой ругали её, и похуже чем стервой,
Мазали глиной, спускали дворового пса...
«Духу чтоб не было, — на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа!»
Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама — пропилась, проспалась догола.
Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, -
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла -
И ускакала на длинных и тонких ногах.
Некий чудак и поныне за Правду воюет, -
Правда, в речах его правды — на ломаный грош:
«Чистая Правда со временем восторжествует, -
Если проделает то же, что явная Ложь!»
Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадёшь.
Могут раздеть, — это чистая правда, ребята, -
Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь — а конём твоим правит коварная Ложь.
Владимир Высоцкий - Притча о Правде и Лжи
Принарядившись для сирых, блаженных, калек, -
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.
И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне, -
Грубая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась — и осталась довольна вполне.
И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
Баба как баба, и что её ради радеть?! -
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз;
Деньги взяла, и часы, и ещё документы, -
Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась.
Только к утру обнаружила Правда пропажу -
И подивилась, себя оглядев делово:
Кто-то уже, раздобыв где-то чёрную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так — ничего.
Правда смеялась, когда в неё камни бросали:
«Ложь это всё, и на Лжи одеянье моё...»
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами её.
Стервой ругали её, и похуже чем стервой,
Мазали глиной, спускали дворового пса...
«Духу чтоб не было, — на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа!»
Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама — пропилась, проспалась догола.
Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, -
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла -
И ускакала на длинных и тонких ногах.
Некий чудак и поныне за Правду воюет, -
Правда, в речах его правды — на ломаный грош:
«Чистая Правда со временем восторжествует, -
Если проделает то же, что явная Ложь!»
Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадёшь.
Могут раздеть, — это чистая правда, ребята, -
Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь — а конём твоим правит коварная Ложь.
Владимир Высоцкий - Притча о Правде и Лжи
- Сынок, возьми меня на Пасху!
Я так устал от запаха лекарств.
Кругом ремонт, строители льют краску.
Бумаги подпишу все без мытарств.
К Марии нужно съездить на могилу, уж третий год я не был у неё.
Тут день за днём теряю свою силу,
а скоро закружится вороньё.
Ты не волнуйся, я в прихожей лягу, пробуду дома я всего два дня.
У главврача сам подпишу бумагу.
Сынок! На Пасху забери меня! Один в палате, всех давно забрали. Как сыч сижу весь день я у окна.
Детям ходячих всех уже отдали,
нет никого, сплошная тишина…
Вздохнув, Василий посмотрел в окошко, там синь небес и стайка облаков.
На пищеблок бежала чья то кошка...
Забрать отца он как то не готов…
Но вслух сказал, что завтра сам заедет, и
куда нужно отвезёт его.
Отмоет в ванной, в чистое оденет...
Проскочат сутки, это- ничего.
Домой вернувшись, рассказал супруге, что хочет батю привезти домой.
-Об этом думал, как- то на досуге,
он, как- никак, а мне отец родной.
Жена пружиной с кресла подскочила,
сказав, что дома от него бедлам.
Вопрос с приездом навсегда закрыла,
расставив точки быстро по местам.
День пролетел, как птица, незаметно.
К жене приехала далёкая родня.
И все проблемы унесло, как ветром.
Кругом лишь тосты, смех и болтовня.
Садилось солнце за больничный скверик.
Старик один следил за ним в окно.
"Приедет сын!" - он свято в это верил!
"Наверно в «пробке», ехать далеко."
Он улыбнулся, видно строя планы, как на могилке сядет в тишине.
Давно зажили фронтовые раны...
Одна лишь кровоточила в душе.
Назад его вернула санитарка,
что кашу с чаем принесла ему.
Кулич на праздник испекла кухарка, коль
он один, то значит одному.
- А вас чего на праздник не забрали?
Врач все бумаги сыну подписал!
На той неделе всё ему отдали,
заведующий своё согласье дал.
Старик молчал и тихо, горько плакал!
В палате тёмной и совсем пустой.
Забыт и брошен, словно та собака...
Родному сыну стал он, как чужой…
Промчался праздник, гости улетели.
Набив пакеты, ехал сын к отцу.
"Как пуля выходные пролетели,
дам старику хоть похлебать супцу"
Он на этаж по лестнице поднялся,
гуляло эхо от его шагов.
С женою спорить просто побоялся.
К её ответу был давно готов.
"Матрац закатан, что за чертовщина? "
Кровать отца зияла пустотой...
"Должна же быть какая- то причина,
куда девался тяжело больной?"
Не чуя ног бежал он к санитарке...
- Инфаркт обширный, это не секрет.
Родня забыла, видимо, в запарке. Ждал, волновался- вот и весь ответ! Он у окна тихонько ночью умер,
спасти его мы просто не могли.
Наш мир сегодня просто обезумел!
Ему б тепла и чуточку любви.
(Юрий Калугин)
Я так устал от запаха лекарств.
Кругом ремонт, строители льют краску.
Бумаги подпишу все без мытарств.
К Марии нужно съездить на могилу, уж третий год я не был у неё.
Тут день за днём теряю свою силу,
а скоро закружится вороньё.
Ты не волнуйся, я в прихожей лягу, пробуду дома я всего два дня.
У главврача сам подпишу бумагу.
Сынок! На Пасху забери меня! Один в палате, всех давно забрали. Как сыч сижу весь день я у окна.
Детям ходячих всех уже отдали,
нет никого, сплошная тишина…
Вздохнув, Василий посмотрел в окошко, там синь небес и стайка облаков.
На пищеблок бежала чья то кошка...
Забрать отца он как то не готов…
Но вслух сказал, что завтра сам заедет, и
куда нужно отвезёт его.
Отмоет в ванной, в чистое оденет...
Проскочат сутки, это- ничего.
Домой вернувшись, рассказал супруге, что хочет батю привезти домой.
-Об этом думал, как- то на досуге,
он, как- никак, а мне отец родной.
Жена пружиной с кресла подскочила,
сказав, что дома от него бедлам.
Вопрос с приездом навсегда закрыла,
расставив точки быстро по местам.
День пролетел, как птица, незаметно.
К жене приехала далёкая родня.
И все проблемы унесло, как ветром.
Кругом лишь тосты, смех и болтовня.
Садилось солнце за больничный скверик.
Старик один следил за ним в окно.
"Приедет сын!" - он свято в это верил!
"Наверно в «пробке», ехать далеко."
Он улыбнулся, видно строя планы, как на могилке сядет в тишине.
Давно зажили фронтовые раны...
Одна лишь кровоточила в душе.
Назад его вернула санитарка,
что кашу с чаем принесла ему.
Кулич на праздник испекла кухарка, коль
он один, то значит одному.
- А вас чего на праздник не забрали?
Врач все бумаги сыну подписал!
На той неделе всё ему отдали,
заведующий своё согласье дал.
Старик молчал и тихо, горько плакал!
В палате тёмной и совсем пустой.
Забыт и брошен, словно та собака...
Родному сыну стал он, как чужой…
Промчался праздник, гости улетели.
Набив пакеты, ехал сын к отцу.
"Как пуля выходные пролетели,
дам старику хоть похлебать супцу"
Он на этаж по лестнице поднялся,
гуляло эхо от его шагов.
С женою спорить просто побоялся.
К её ответу был давно готов.
"Матрац закатан, что за чертовщина? "
Кровать отца зияла пустотой...
"Должна же быть какая- то причина,
куда девался тяжело больной?"
Не чуя ног бежал он к санитарке...
- Инфаркт обширный, это не секрет.
Родня забыла, видимо, в запарке. Ждал, волновался- вот и весь ответ! Он у окна тихонько ночью умер,
спасти его мы просто не могли.
Наш мир сегодня просто обезумел!
Ему б тепла и чуточку любви.
(Юрий Калугин)
Просто так. С ФБ...
"Просто цените своих собак. Любите их. Да не просто так, иногда...
Любите каждый день и каждый час. Послушных и не очень, больших, маленьких, весёлых, спокойных, болеющих, здоровых, и сгрызших что-то дорогое.
Цените каждое мгновение, ибо однажды ваша собака уйдёт.. Уйдёт и не вернётся. И именно тогда вы вспомните про каждую упущенную возможность погулять, поиграть, похвалить... Вспомните обо всех окриках, рывках, шлепках, наказаниях.. Только вот вернуть свою собаку и попросить прощения не сможете. Не сможете и обнять, погладить, угостить...
Пожалуйста, любите своих собак всем сердцем. Так же, как они вас."
"Просто цените своих собак. Любите их. Да не просто так, иногда...
Любите каждый день и каждый час. Послушных и не очень, больших, маленьких, весёлых, спокойных, болеющих, здоровых, и сгрызших что-то дорогое.
Цените каждое мгновение, ибо однажды ваша собака уйдёт.. Уйдёт и не вернётся. И именно тогда вы вспомните про каждую упущенную возможность погулять, поиграть, похвалить... Вспомните обо всех окриках, рывках, шлепках, наказаниях.. Только вот вернуть свою собаку и попросить прощения не сможете. Не сможете и обнять, погладить, угостить...
Пожалуйста, любите своих собак всем сердцем. Так же, как они вас."
Марк Шехтман
РУССКИЕ КНИГИ В ИЗРАИЛЕ
Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию, и математику,
И Толстого, и Чехова – всё, как понятно, по-русски.
Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге...
И не слишком счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого
– и за швабру, и лом, и лопату! – а чтоб не дичали,
Судомойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца* ночами.
Мы пробились к профессиям – к музыке, скальпелю, формуле,
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались людьми, мы судьбину поводьями вздёрнули! –
Но состарились люди, а рядом состарились книги.
Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда мы уходим, потомки считает приличнее
Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.
Вот такие приметы, печальные и настоящие,
Нынче в наших делах, в нашем доме, у нашего века.
Не считая своих – слава богу, не сложенных в ящики! –
Этих траурных книг у меня уже – библиотека...
_________________________________________________
*Г.М.Фихтенгольц – автор популярного в вузах СССР
"Курса дифференциального и интегрального исчисления".
РУССКИЕ КНИГИ В ИЗРАИЛЕ
Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию, и математику,
И Толстого, и Чехова – всё, как понятно, по-русски.
Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге...
И не слишком счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого
– и за швабру, и лом, и лопату! – а чтоб не дичали,
Судомойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца* ночами.
Мы пробились к профессиям – к музыке, скальпелю, формуле,
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались людьми, мы судьбину поводьями вздёрнули! –
Но состарились люди, а рядом состарились книги.
Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда мы уходим, потомки считает приличнее
Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.
Вот такие приметы, печальные и настоящие,
Нынче в наших делах, в нашем доме, у нашего века.
Не считая своих – слава богу, не сложенных в ящики! –
Этих траурных книг у меня уже – библиотека...
_________________________________________________
*Г.М.Фихтенгольц – автор популярного в вузах СССР
"Курса дифференциального и интегрального исчисления".
Удивительный рассказ
Я честно... плакала.
Почитайте:
Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде.
В России жили в коммуналке, здесь – на съеме.
Мечтали купить квартиру.
И вот купили.
Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала. Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили. И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже, – красота!
…И вдруг пришла война. И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.
Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»
Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.
Тогда мы и решили к ним поехать.
Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.
Приехали. Ребята счастливы.
Не видели мы их, страшно сказать, лет восемь.
Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.
Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.
– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.
– Тут будет стеллаж до потолка, – говорит, – вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…
Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится. Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора.
(Моя вздохнула, я отвел глаза).
Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома. Действительно, выложилась мать!
Сели. Селедка под шубой была – полный атас, холодец – без равных (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор...
И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть-вспомнить.
Уже вечерело, внизу галдели дети.
Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!»
Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»
– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке, – через стену слышно. Когда что-то свое варят, – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» , – тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…
Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.
Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.
В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.
И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…
И тут начали бомбить.
Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.
Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.
Беня вышел последний – герой!
Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).
Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.
Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.
Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо к ним жались.
И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось, он в армии вот уже неделю.
Первое мгновение старались не смешиваться.
Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.
Пока не услышали – бум-м-м!..
Что-то упало, где-то уж очень близко.
– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.
Завыло снова. И мы, как по команде, сблизились.
Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.
Тайманские и эфиопские дети тихо выли.
Бум-м-м! – упало теперь уже где-то совсем рядом.
И все начали смешиваться.
Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду.
Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.
Они стукнулись лбами у него на руках.
Нина моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.
Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.
Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.
Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это! Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого не дало.
При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.
К папе она не шла, к маме на шла… Ухватилась за бабушку и все тут.
– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.
Бабушка только перебросила ее с руки на руку.
– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.
Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала: «Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет».
Машка сказала: «Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает...»
– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.
– Я не понимаю, – сказала Машка. – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!
– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?
– Как это так?!
– Она не ходит у меня, – сказала мама.
Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.
– Она пятимесячной родилась, Ошрит, и у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама. – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…
– Мы знаем, – сказала тайманская мама. – Это все на этаже знают.
– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.
– И мы, – сказали двойняшки Машкины.
– А я почему нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?
– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.
– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама. – Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.
И тут Машка замолчала.
Она покраснела, Машка.
Она испугалась.
Я такой Машки никогда не видел.
Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…
Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.
– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.
И сразу же завыла сирена.
Все вздрогнули.
А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей: «Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»
Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.
Обе оказались курносые, обе глазастые, только цвет кожи разный.
Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…
Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…
– Смотри, какая у меня игрушка есть!
Выла сирена.
Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.
Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.
Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.
Потом себе на нос.
Ну, просто одно лицо с Машкой! – снова подумал я.
И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.
Или Машка вздрогнула.
Или малышка.
Но очки полетели на пол.
И эфиопская бабушка успешно встала на них…
Хрясь! – это «хряснула» оправа.
Хрясь! – теперь уже стекла.
А Машка, словно и не слышала этого, стояла, прижав малышку к себе.
Выла сирена.
Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.
А Машке было неважно.
Ошрит прижималась к ней.
Вот, что было важно.
Я – не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку… И Нина моя, и Беня…
Мы все вокруг Машки склеились.
Прижались, как пингвины друг к другу.
Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»
Та отвечает: «Да».
– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?
И та кивает: «Да!».
«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».
И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»
Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, языков…
Всем вместе».
Представьте себе, вокруг война, а мы стоим на лестничной площадке, словно склеенные, все обнявшись, и нам хорошо.
Парадокс!.. Постоянно воет сирена, где-то что-то грохает, а нам хорошо.
И больше того, каждый чувствует себя в безопасности.
Когда дали отбой, расходиться не хотели.
Еще топтались какое-то время, переглядывались.
А когда все-таки двинулись по квартирам, кивали друг другу, улыбались...
Бабушка стосковалась, потянула руки к внучке.
Я увидел, Машка не хочет ее отдавать. И Ошка не торопится к бабушке.
Но отдала. Поправила ей платьице, напоследок, и зашагала, ни на кого не глядя, к себе.
Вошла в квартиру и закрылась у себя в комнате.
Беня шепнул нам: «Лучше всем молчать».
Двойняшки вдруг не сели за компьютер, а начали что-то вырезать.
Прошло, ну, может, минут тридцать, мы уже собирались ехать.
Стук в дверь.
Беня открывает.
Стоит вся эфиопская семья в дверях. И Ошка на руках у бабушки.
Машка выглядывает из комнаты и вдруг всхлипывает…
И тут только мы замечаем, что в руках у Ошки очки.
И она протягивает их Машке.
И мы видим – разноцветная оправа и стекла склеены прозрачным скотчем.
Машка подходит. Ошка надевает на нее очки.
– Это ее идея, – вдруг слышится голос эфиопской мамы. – Извините! Мы вам купим такие же очки…
Машка явно ничего не видит. За туманным скотчем не видно глаз Машки, но мы знаем, она плачет, а это такая же редкость, как эта бомбежка.
Плачет Машка, плачет.
И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.
Они передают Ошке то, что они там сооружали.
Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги. Как это они успели так быстро?! Они готовили подарок Ошке, эти «отмороженные» Машкины дети.
В этот вечер до поздней ночи мы пировали.
Мы праздновали общее новоселье. В Машкиной квартире. Кстати, она настояла! Мы и все соседи.
И никому не верьте: эфиопская кухня – это что-то редкое.
Я объелся «тыбс воттом» – говядиной, жаренной с перцем.
Я чуть не задохнулся от соуса «чоу бербери».
Острее ничего не ел в жизни. И кофе их – самый лучший.
А тайманский суп?! Тайманский дедушка потребовал, чтобы все его попробовали. И оказалось, что это он сам его варганит дома, на примусе.
С тех пор, я не пропускаю ни одного тайманского ресторанчика.
Ну и Машка, конечно, не оплошала мать!
Выдала все, на что способна.
Так сидели до двух ночи.
Сидели вокруг стола, на равных, и говорили.
И было нам всем о чем поговорить, и было нам всем понятно, что вот так за столом сидит семья… Семья!.. Разноцветная, разноголосая, поднявшаяся над всеми различиями, – поэтому и семья!
Тогда только и приходит оно – самое счастливое состояние покоя.
P. S. Кстати, Ошка заснула на руках у Машки.
Семен Винокур
(с) blog-vinokur.livejournal
Я честно... плакала.
Почитайте:
Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде.
В России жили в коммуналке, здесь – на съеме.
Мечтали купить квартиру.
И вот купили.
Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала. Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили. И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже, – красота!
…И вдруг пришла война. И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.
Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»
Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.
Тогда мы и решили к ним поехать.
Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.
Приехали. Ребята счастливы.
Не видели мы их, страшно сказать, лет восемь.
Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.
Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.
– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.
– Тут будет стеллаж до потолка, – говорит, – вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…
Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится. Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора.
(Моя вздохнула, я отвел глаза).
Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома. Действительно, выложилась мать!
Сели. Селедка под шубой была – полный атас, холодец – без равных (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор...
И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть-вспомнить.
Уже вечерело, внизу галдели дети.
Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!»
Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»
– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке, – через стену слышно. Когда что-то свое варят, – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» , – тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…
Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.
Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.
В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.
И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…
И тут начали бомбить.
Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.
Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.
Беня вышел последний – герой!
Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).
Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.
Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.
Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо к ним жались.
И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось, он в армии вот уже неделю.
Первое мгновение старались не смешиваться.
Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.
Пока не услышали – бум-м-м!..
Что-то упало, где-то уж очень близко.
– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.
Завыло снова. И мы, как по команде, сблизились.
Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.
Тайманские и эфиопские дети тихо выли.
Бум-м-м! – упало теперь уже где-то совсем рядом.
И все начали смешиваться.
Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду.
Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.
Они стукнулись лбами у него на руках.
Нина моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.
Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.
Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.
Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это! Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого не дало.
При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.
К папе она не шла, к маме на шла… Ухватилась за бабушку и все тут.
– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.
Бабушка только перебросила ее с руки на руку.
– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.
Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала: «Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет».
Машка сказала: «Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает...»
– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.
– Я не понимаю, – сказала Машка. – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!
– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?
– Как это так?!
– Она не ходит у меня, – сказала мама.
Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.
– Она пятимесячной родилась, Ошрит, и у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама. – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…
– Мы знаем, – сказала тайманская мама. – Это все на этаже знают.
– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.
– И мы, – сказали двойняшки Машкины.
– А я почему нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?
– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.
– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама. – Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.
И тут Машка замолчала.
Она покраснела, Машка.
Она испугалась.
Я такой Машки никогда не видел.
Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…
Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.
– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.
И сразу же завыла сирена.
Все вздрогнули.
А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей: «Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»
Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.
Обе оказались курносые, обе глазастые, только цвет кожи разный.
Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…
Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…
– Смотри, какая у меня игрушка есть!
Выла сирена.
Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.
Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.
Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.
Потом себе на нос.
Ну, просто одно лицо с Машкой! – снова подумал я.
И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.
Или Машка вздрогнула.
Или малышка.
Но очки полетели на пол.
И эфиопская бабушка успешно встала на них…
Хрясь! – это «хряснула» оправа.
Хрясь! – теперь уже стекла.
А Машка, словно и не слышала этого, стояла, прижав малышку к себе.
Выла сирена.
Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.
А Машке было неважно.
Ошрит прижималась к ней.
Вот, что было важно.
Я – не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку… И Нина моя, и Беня…
Мы все вокруг Машки склеились.
Прижались, как пингвины друг к другу.
Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»
Та отвечает: «Да».
– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?
И та кивает: «Да!».
«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».
И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»
Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, языков…
Всем вместе».
Представьте себе, вокруг война, а мы стоим на лестничной площадке, словно склеенные, все обнявшись, и нам хорошо.
Парадокс!.. Постоянно воет сирена, где-то что-то грохает, а нам хорошо.
И больше того, каждый чувствует себя в безопасности.
Когда дали отбой, расходиться не хотели.
Еще топтались какое-то время, переглядывались.
А когда все-таки двинулись по квартирам, кивали друг другу, улыбались...
Бабушка стосковалась, потянула руки к внучке.
Я увидел, Машка не хочет ее отдавать. И Ошка не торопится к бабушке.
Но отдала. Поправила ей платьице, напоследок, и зашагала, ни на кого не глядя, к себе.
Вошла в квартиру и закрылась у себя в комнате.
Беня шепнул нам: «Лучше всем молчать».
Двойняшки вдруг не сели за компьютер, а начали что-то вырезать.
Прошло, ну, может, минут тридцать, мы уже собирались ехать.
Стук в дверь.
Беня открывает.
Стоит вся эфиопская семья в дверях. И Ошка на руках у бабушки.
Машка выглядывает из комнаты и вдруг всхлипывает…
И тут только мы замечаем, что в руках у Ошки очки.
И она протягивает их Машке.
И мы видим – разноцветная оправа и стекла склеены прозрачным скотчем.
Машка подходит. Ошка надевает на нее очки.
– Это ее идея, – вдруг слышится голос эфиопской мамы. – Извините! Мы вам купим такие же очки…
Машка явно ничего не видит. За туманным скотчем не видно глаз Машки, но мы знаем, она плачет, а это такая же редкость, как эта бомбежка.
Плачет Машка, плачет.
И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.
Они передают Ошке то, что они там сооружали.
Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги. Как это они успели так быстро?! Они готовили подарок Ошке, эти «отмороженные» Машкины дети.
В этот вечер до поздней ночи мы пировали.
Мы праздновали общее новоселье. В Машкиной квартире. Кстати, она настояла! Мы и все соседи.
И никому не верьте: эфиопская кухня – это что-то редкое.
Я объелся «тыбс воттом» – говядиной, жаренной с перцем.
Я чуть не задохнулся от соуса «чоу бербери».
Острее ничего не ел в жизни. И кофе их – самый лучший.
А тайманский суп?! Тайманский дедушка потребовал, чтобы все его попробовали. И оказалось, что это он сам его варганит дома, на примусе.
С тех пор, я не пропускаю ни одного тайманского ресторанчика.
Ну и Машка, конечно, не оплошала мать!
Выдала все, на что способна.
Так сидели до двух ночи.
Сидели вокруг стола, на равных, и говорили.
И было нам всем о чем поговорить, и было нам всем понятно, что вот так за столом сидит семья… Семья!.. Разноцветная, разноголосая, поднявшаяся над всеми различиями, – поэтому и семья!
Тогда только и приходит оно – самое счастливое состояние покоя.
P. S. Кстати, Ошка заснула на руках у Машки.
Семен Винокур
(с) blog-vinokur.livejournal
«Возьми моё тепло»
… Человек лежал на полу. Мир опрокинулся внезапно, сбив с ног и навалившись всей тяжестью, пронзая колким, поднимающимся снизу вверх холодом, почти лишив Человека возможности пошевелиться.
Человек простонал: «Тома», слабо хлопнул ладонью по полу. «Тома!» Лёгкий топоток маленьких лапок по старому деревянному полу отозвался эхом в тишине дома.
«Тома, Томочка, сюда, девочка!» Человек услышал тихое мяуканье из-за закрытой двери. «Вот оно как!» - вяло подумал он, вспомнив, что зайдя в комнату, сам закрыл дверь на ручку, чтобы немного побыть одному, в тишине.
И теперь Тома, маленькая персидская кошечка, приученная бывшей владелицей всегда быть в одежде (даже спать в специальной кошачьей пижамке) и потому совершенно не возражавшая носить на спинке лёгкий рюкзачок с лекарством Человека, суетилась перед напрочь закрытой дверью, пыталась мягкой, лишённой когтей лапкой скрести дверь, подсовывала её под дверь, безуспешно стараясь прорваться к своему Человеку, чувствуя, что там, за дверью, беда, и она могла бы помочь, если бы только ей удалось открыть дверь...
И она старалась. Изо всех своих кошачьих сил, чувствуя, что холод накрывает человека всё сильнее и в человеке всё меньше остаётся того тепла, без которого невозможна жизнь. Жизнь...
Тома отчаянно заплакала, призывая на помощь. Человек услышал, как десятки лапок буквально посыпались со всех полочек, домиков, подоконников, их лёгкие шаги почти смогли заставить человека улыбнуться. Теперь на дверь кидались, скребли её когтями, трясли изо всех сил несколько десятков созданий... Человек чувствовал сквозь дверь волны любви, тревоги и желания помочь от маленьких созданий, для которых дверь стала, увы, непреодолимой преградой. Кошки не боялись за себя, за то, что будет с ними, если дверь не откроется...
Они думали о другом... Они рвались к своему Человеку, попавшему в беду... Обламывая в кровь когти, толкаясь, больно ударяясь о дверь. Они трясли её и царапали в надежде на чудо...
Когда к двери подошла Буля («полсобаки», Батоша, собака, убитая своей хозяйкой, но выжившая вопреки и благодаря), кошки расступились, уступая ей место. Она начала неистово рыть лапами пол у двери, пытаясь сделать подкоп. Её мощные лапы выхватывали щепы из двери, вспарывали доски пола. Но она, увы, не понимала, что достаточно надавить лапами на ручку и дверь откроется. Просто надавить.
Не до конца восстановившийся, страшно травмированный собачий мозг просто не понимал этого. И собака отчаянно старалась, она помнила, как несколько дней и ночей Человек прижимал её к себе, укачивая как ребёнка и просил: «Возьми моё тепло, возьми всё, что тебе сейчас нужно, отдай мне то, что тебе сейчас мешает выжить!» Собака подняла вверх свою искорёженную морду и взвыла горьким, отчаянным собачьим плачем...
По звуку бубенчика на ошейнике человек понял, что пришла трёхлапая старенькая глухая Бетси. Много лет назад человек нашёл её на обочине, обессиленную, покрытую слоем грязи, перемешанной с кровью, а потом долго держал её на руках, со слезами моля: «Возьми моё тепло!» Кошки любили и уважали Бетси за фантастическую любовь к жизни, за умение организовывать массовые игрища с какой-нибудь пустяшной бумажкой, фантиком или крышкой от пепси, за ловкость, с которой она научилась, несмотря ни на что, забираться на самые высокие лежаки, под самый потолок. К тому же она была невероятно мудра.
Человек услышал звук бубенчика, скрежет когтей по двери, потом удар, ещё и ещё, и - наконец! - лёгкий щелчок по ручке двери. «Давай, девочка, давай, иди ко мне!» Бетси немного отдышалась и снова бросилась на дверь... Но, видимо, плохо подпрыгнула и не смогла достать до ручки, лишь больно ушиблась. Кошки и собака смотрели на неё, не шевелясь. Казалось, они не только перестали двигаться, но и перестали дышать.
А Человек подумал: «Господи, ты же видишь, какие они хорошие... Не допусти зла. Без меня им будет... и они... они не заслужили такого...»
Бетси собрала все свои силы, прицелилась... Лёгкая, пушистая, она словно взлетела... Раздался щелчок, и в дверь, толкаясь и перепрыгивая друг через друга, вломилась толпа взволнованных зверей. Тяжело дыша, они прижимали свои горячие носы к Человеку, отталкивая друг друга, умоляя на понятном только им и их Человеку языке: «Возьми, возьми моё тепло!»
К Человеку с трудом протиснулась Тома, села прямо под руку так, что даже немеющей рукой Человек смог достать из её рюкзака своё лекарство. В комнате стало так тепло от громкого мурчания и сопения маленьких курносых кошек, от шумного дыхания Батоши..
Человек закрыл глаза...
А когда он проснулся, в комнате было тихо-тихо. Человеку было тепло и уютно в окружении тёплых спящих котов, заполнивших всю комнату, буквально накрыв человека и всё вокруг живым «персидским» ковром. Только «полсобаки» возвышалась над всеми, чутко прислушиваясь ко всем звукам и шорохам, готовая защитить любого из тех, кто так безмятежно спал сейчас...
Казалось, всё вокруг было напитано любовью, добром и покоем, будто это было самое мирное и спокойное место на Земле... Ведь любой в этой комнате готов был предложить другому во имя любви: «Возьми моё тепло!»
Марина Михайлова
… Человек лежал на полу. Мир опрокинулся внезапно, сбив с ног и навалившись всей тяжестью, пронзая колким, поднимающимся снизу вверх холодом, почти лишив Человека возможности пошевелиться.
Человек простонал: «Тома», слабо хлопнул ладонью по полу. «Тома!» Лёгкий топоток маленьких лапок по старому деревянному полу отозвался эхом в тишине дома.
«Тома, Томочка, сюда, девочка!» Человек услышал тихое мяуканье из-за закрытой двери. «Вот оно как!» - вяло подумал он, вспомнив, что зайдя в комнату, сам закрыл дверь на ручку, чтобы немного побыть одному, в тишине.
И теперь Тома, маленькая персидская кошечка, приученная бывшей владелицей всегда быть в одежде (даже спать в специальной кошачьей пижамке) и потому совершенно не возражавшая носить на спинке лёгкий рюкзачок с лекарством Человека, суетилась перед напрочь закрытой дверью, пыталась мягкой, лишённой когтей лапкой скрести дверь, подсовывала её под дверь, безуспешно стараясь прорваться к своему Человеку, чувствуя, что там, за дверью, беда, и она могла бы помочь, если бы только ей удалось открыть дверь...
И она старалась. Изо всех своих кошачьих сил, чувствуя, что холод накрывает человека всё сильнее и в человеке всё меньше остаётся того тепла, без которого невозможна жизнь. Жизнь...
Тома отчаянно заплакала, призывая на помощь. Человек услышал, как десятки лапок буквально посыпались со всех полочек, домиков, подоконников, их лёгкие шаги почти смогли заставить человека улыбнуться. Теперь на дверь кидались, скребли её когтями, трясли изо всех сил несколько десятков созданий... Человек чувствовал сквозь дверь волны любви, тревоги и желания помочь от маленьких созданий, для которых дверь стала, увы, непреодолимой преградой. Кошки не боялись за себя, за то, что будет с ними, если дверь не откроется...
Они думали о другом... Они рвались к своему Человеку, попавшему в беду... Обламывая в кровь когти, толкаясь, больно ударяясь о дверь. Они трясли её и царапали в надежде на чудо...
Когда к двери подошла Буля («полсобаки», Батоша, собака, убитая своей хозяйкой, но выжившая вопреки и благодаря), кошки расступились, уступая ей место. Она начала неистово рыть лапами пол у двери, пытаясь сделать подкоп. Её мощные лапы выхватывали щепы из двери, вспарывали доски пола. Но она, увы, не понимала, что достаточно надавить лапами на ручку и дверь откроется. Просто надавить.
Не до конца восстановившийся, страшно травмированный собачий мозг просто не понимал этого. И собака отчаянно старалась, она помнила, как несколько дней и ночей Человек прижимал её к себе, укачивая как ребёнка и просил: «Возьми моё тепло, возьми всё, что тебе сейчас нужно, отдай мне то, что тебе сейчас мешает выжить!» Собака подняла вверх свою искорёженную морду и взвыла горьким, отчаянным собачьим плачем...
По звуку бубенчика на ошейнике человек понял, что пришла трёхлапая старенькая глухая Бетси. Много лет назад человек нашёл её на обочине, обессиленную, покрытую слоем грязи, перемешанной с кровью, а потом долго держал её на руках, со слезами моля: «Возьми моё тепло!» Кошки любили и уважали Бетси за фантастическую любовь к жизни, за умение организовывать массовые игрища с какой-нибудь пустяшной бумажкой, фантиком или крышкой от пепси, за ловкость, с которой она научилась, несмотря ни на что, забираться на самые высокие лежаки, под самый потолок. К тому же она была невероятно мудра.
Человек услышал звук бубенчика, скрежет когтей по двери, потом удар, ещё и ещё, и - наконец! - лёгкий щелчок по ручке двери. «Давай, девочка, давай, иди ко мне!» Бетси немного отдышалась и снова бросилась на дверь... Но, видимо, плохо подпрыгнула и не смогла достать до ручки, лишь больно ушиблась. Кошки и собака смотрели на неё, не шевелясь. Казалось, они не только перестали двигаться, но и перестали дышать.
А Человек подумал: «Господи, ты же видишь, какие они хорошие... Не допусти зла. Без меня им будет... и они... они не заслужили такого...»
Бетси собрала все свои силы, прицелилась... Лёгкая, пушистая, она словно взлетела... Раздался щелчок, и в дверь, толкаясь и перепрыгивая друг через друга, вломилась толпа взволнованных зверей. Тяжело дыша, они прижимали свои горячие носы к Человеку, отталкивая друг друга, умоляя на понятном только им и их Человеку языке: «Возьми, возьми моё тепло!»
К Человеку с трудом протиснулась Тома, села прямо под руку так, что даже немеющей рукой Человек смог достать из её рюкзака своё лекарство. В комнате стало так тепло от громкого мурчания и сопения маленьких курносых кошек, от шумного дыхания Батоши..
Человек закрыл глаза...
А когда он проснулся, в комнате было тихо-тихо. Человеку было тепло и уютно в окружении тёплых спящих котов, заполнивших всю комнату, буквально накрыв человека и всё вокруг живым «персидским» ковром. Только «полсобаки» возвышалась над всеми, чутко прислушиваясь ко всем звукам и шорохам, готовая защитить любого из тех, кто так безмятежно спал сейчас...
Казалось, всё вокруг было напитано любовью, добром и покоем, будто это было самое мирное и спокойное место на Земле... Ведь любой в этой комнате готов был предложить другому во имя любви: «Возьми моё тепло!»
Марина Михайлова
Ответ
Для того, чтобы писать сообщения в форуме, необходима регистрация. Мы приглашаем вас зарегистрироваться, это не сложно.
Если вы уже зарегистрированный пользователь - введите свой логин и пароль в полях авторизации - вверхний левый угол наших страниц.
Об этом форуме
Данная страница - это форум группы Треп за жизнь.
Данная группа публична. Это значит, что на неё распространяются правила сайта, а за их соблюдением следит администрация группы.
Администрация группы: Bonny2009, Ньюфаундлендовед, Соziдатель