Всё о породе
Ньюфаундленд
Поиск по сайту:
Это форум группы 
Треп за жизнь. Подробности внизу страницы.
Тема: Рассказы про Брысю
Рассказы про Брысю
У Брадди есть подружка - английский кокер Брыся.
Брысина мама - Ирина Андрющенко пишет замечательные рассказы про свою любимицу. Обожаю их читать и хотела бы познакомить вас с Брысей тоже. :)
Автор: Ирина Андрющенко
I.
Я стояла у окна и смотрела в глубину сада, туда, где начинался лес. Мои мысли разбредались, и на их месте возникали размытые образы, похожие на выцветшие фотографии. Бездонная воронка памяти затягивала меня все глубже и глубже, выхватывая те воспоминания, что были особенно дороги сердцу. Возвращаться оттуда мне не хотелось, но выбора не было.
Я окинула взглядом кухню: нет, вроде бы ничего не осталось. Документы, расчески и поводки убраны в коробку с другими, непосредственно относящимися к моей личности, вещами: паспортом, дипломом и рисунками. За исключением моей памяти, больше в доме ничего не говорило о том, что здесь, всего двадцать четыре часа назад, жила собака. Черный кожаный ошейник я положила в рабочую сумку: так быстро расстаться с ним у меня не хватило духа.
Это было самое обыкновенное июньское утро. Наш дремучий сад был горизонтально поделен пополам с философской точностью: вверху, подчеркивая банальность моего горя, орали одуревшие от солнечного света птицы, а внизу, там, где кончалась дикая трава и начиналась чаща, чернел холмик. «Надо будет посадить там цветы, - подумала я, - а то свежая земля напоминает лишь о маленьком тельце, внезапно обмякшем у меня в руках...». Будто порванная струна.
Я вытерла слезы. Пора на работу. Там, в Париже, на моем столе, еще стоит ее фотография. Сегодня я уберу ее в стол, где она пролежит до тех пор, пока не перестанет плакать моя осиротевшая вчера душа.
Я – психолог. Моя работа – помогать людям, заблудившимся в лабиринте жизни. Сама же я в нем плутаю довольно редко, наверное, потому, что рядом со мной всегда есть надежный проводник – собака. Мой друг, ЖЛ, говорит, что совсем не понимает собак. Это непонимание меня совершенно не смущает: главное, чтобы он их любил. Когда он предложил мне переехать у нему, я задала только один вопрос – « А собака?». «Если бы у тебя было десять собак, то я бы, наверное, подумал...» - рассмеялся он в ответ. Это рассеяло мои последние сомнения. Когда человек согласен принять у себя в доме чужую собаку – это, поверьте, многое значит. Даже больше, чем клятвы в вечной любви.
С тех пор прошло два с половиной года, и вот, вчера, мой самый лучший друг умер от обычной, но такой неожиданной, неосознанной мною вовремя, старости. Я купила ее в России, когда мне было двадцать. Похоронила во Франции - в тридцать пять. Вот и завершен еще один этап. Надо жить дальше.
II.
Два часа спустя я сидела на рабочем месте, размышляя о том, как именно мне жить дальше. Перед глазами бежали строчки – я просматривала какой-то важный документ, но вникать в его смысл мне не хотелось. Пьер что-то строчил в свом углу. Из распахнутого окна дул свежий ветер и доносился приветливый шум обыкновенного рабочего парижского утра. Во дворе кто-то громко насвистывал песню Пиаф.
- Ирина, - обратился ко мне Пьер, - а чем ты занята? Если не секрет, конечно.
- Статью читаю, - буркнула я в ответ, - разве не видно?
- Не очень. – ответил он и покачал головой. – Хочешь взять пару-тройку дней?
Вчера, когда все было кончено, я послала ему смс-ку «Не спрашивай меня, пожалуйста, завтра ни о чем», на что он ответил просто «Окей».
- Если хочешь, можешь уйти прямо сейчас, – продолжил он. - Все равно ты работать не можешь, я же вижу.
Я кивнула в ответ, сунула ноутбук в сумку и, открыв дверь сумрачного подъезда, выпала прямо в центр летнего Парижа, залитого полуденным солнцем. Горожане всех соротов – белые воротнички с дорогими портфелями, буржуазные дамы с йорками, студенты в рваных джинсах, туристы с развернутыми картами, - торопились занять свободные места на террасах кафе. Мимо проносились оседланные топ-менеджерами дорогие мотоциклы, а студенты ловко скользили на своих дешевых скутерах. Настоящий французский истеблишмент изящными движениями породистых лодыжек крутил педали арендованных велосипедов.
Ехать домой не хотелось, и я решила пообедать в городском парке. Там, заботливой рукой администрации, были расставлены железные стульчики. Обычно их занимали идущие на штурм Лувра туристы, влюбленные парочки, студенты и динамичные молодые менеджеры из расположенных неподалеку офисов.
Я купила сэндвич в ближайшей булочной, хозяин которой был, как всегда, симпатичен и улыбчив. Мы были знакомы: нас как-то представил друг другу один наш общий клиент, Стефан. Мы с булочником друг другу нравились. Наверное, потому, что оба ощущали наше тайное родство: он продавал Стефану хлеб насущный, а я – духовный.
Булочник привычно спросил меня «са ва?», я так же привычно ответила «са ва», что означало, что у меня все хорошо. Во Франции, на вопрос «Как дела?» редкий человек ответит «Плохо», даже если он с трудом сдерживает слезы. Это позволяет, с одной стороны, не оказаться чужой нечаянной жилеткой, а с другой – контролировать свои эмоции на людях.
Так, с сэндвичем, точнее, просто маленьким батоном с начинкой, в одной руке и ноутбуком в другой, я перешла гудящую моторами Риволи и побрела по Тюильри, высматривая наименее людное место. Наконец, мне попался уголок, где почти никого не было.
Едва я устроилась на неудобном стульчике и достала из пакета мой обед, как ко мне подобралась парочка голубей. Подойдя вплотную, они начали уморительно топтаться, приседать и кивать головами. В награду за спектакль я отщипнула им несколько крошек, и тут, словно по команде, вокруг меня вспенилось и закипело говорливое море серых крыльев и оранжевых глаз. Я догадалась, что первые двое были просто разведчиками и, в награду за их сообразительность, раскрошила им полбатона. Птицы жадно набросились на угощение, не обращая на меня больше никакого внимания. Я наблюдала и подбрасывала им новых крошек.
Пир продолжался, прибывали новые гости. Моя щедрость вызывала оживленные споры. Наметились лидеры. Они распихивали более скромных плечами и набрасывались на новые крошки, не успевая проглотить то, что было во рту. Голодные терпели и заискивали, пытаясь подобрать то, что падало из лидерских ртов. Некоторые из них пытались бунтовать, но сразу получали удар клювом в макушку. Я продолжала машинально крошить хлеб.
Вдруг, совершенно неожиданно, птичий пир был прерван каким-то мохнатым болидом, с размаху влетевшим в самую середину стаи и закончившим свой полет где-то под моим стулом. Громко возмущаясь, птицы бросились врассыпную.
Секундой позже, болид ткнулся чем-то мокрым в мою руку, извиняясь за
причиненный беспрядок. При ближайшем рассмотрении, что-то мокрое оказалось его носом, а он сам – молодым английским спаниелем, похожим на мою собаку, как две капли воды. Время остановилось. Из моих глаз сами собой хлынули слезы. Я вытащила из кармана измочаленный носовой платок и спрятала в нем лицо.
- Почему ты плачешь? – вдруг спросил меня кто-то. – У тебя что-то случилось?
Я машинально отметила это неуместное «ты», предположив, что ко мне незаметно подошел какой-то местный «дурачок» из числа завсегдатаев парижских парков.
- Ничего... – пробормотала я, боясь отнять от лица спасительный платок и увидеть, что собака все еще здесь.
- Да нет, я же вижу! У тебя что-то случилось! - продолжал настаивать кто-то. - Тебе помочь?
- Да ничем ты мне не поможешь, - раздражаясь от настойчивости непрошеного утешителя, довольно грубо отрезала я, - и никто больше не поможет.
- Ну почему же, - вкрадчиво продолжал голос, - может, и найдется кто-нибудь! Например, я!
Я настолько опешила от такого беззастенчивого вторжения на территорию моего горя, что, наконец, отняла спасительную салфетку от лица. Передо мной, впрочем, никого не было. Точнее, тот серый, с веснушками, так и сидел напротив, но больше - никого.
Я пожала плечами и посмотрела на спаниеля. Он тоже пожал плечами. От изумления я не нашлась, что сказать, ведь не каждый день видишь собак, способных пожимать плечами. Я наклонила голову. Собака тоже. Я встала со стула. Собака тоже. Я улыбнулась ему. Он ощерился. Я рассмеялась, а пес запрыгал вокруг меня, словно радуясь тому, что я перестала плакать. Раскрыв от удивления рот, я опустилась на стул. Он сел напротив.
- Ну как? – раздался тот же вкрадчивый голос.
Я оглянулась. Никого.
- Кто со мной говорит? – тихо спросила я.
- Как кто? Я! – ответил пес и для пущей убедительности гавкнул совершенно по-собачьи.
«Слуховые галлюцинации на фоне острого ощущения потери». - спокойно подумала я. А вслух сказала:
- Ты что, умеешь говорить?
- Нет, - засмеялась собака, - это ты умеешь слушать!
«Надо срочно найти психиатра» - мои мысли текли в единственно приемлемом направлении.
- Как тебя зовут? – продолжал, как ни в чем ни бывало, пес.
- Ирина. - ответила я, смущенно оглядываясь по сторонам.
- А меня – Грей. – ответил спаниель, грациозно кивнув. – Смотри, на ошейнике даже написано. – и он повернулся ко мне боком, чтобы показать, где именно было написано его имя.
- Так почему ты плачешь? – продолжил он, устроившись поудобнее возле самой моей ноги.
Я почувствовала, как слезы опять подступили к горлу. Я не смогу, просто не смогу ему ничего рассказать... Хотя бы потому, что этот замечательный, неравнодушный к моему горю, пес был достаточно взрослым, чтобы вот так же покинуть своего хозяина в ближайшие десять лет. И что его хозяин, так же, как и я, абсолютно не будет к этому готов... Хотя бы потому, что к этому просто невозможно подготовиться. И, наверное, через несколько лет, он будет вот так же плакать при виде незнакомого пса, тыкающегося мокрым носом в его ладонь. Я не была готова к такому разговору.
- Я не хочу говорить об этом. – сказала я и вытерла слезинку, стекавшую по щеке.
- Ну, если не хочешь, тогда и не надо! – ответил пес и скорчил такую уморительную рожицу, что я, не выдержав, все же улыбнулась.
На самом деле, я боролась с собой. Мне ужасно хотелось пообщаться с говорящим псом, но вчерашняя смерть моей собаки была как операция на открытом сердце, которое почему-то забыли зашить и оставили затягиваться своими собственными силами. Она тоже корчила уморительные рожицы, когда хотела меня рассмешить. Я помотала головой.
- Тогда, если хочешь, я не буду тебе мешать. – деликатно заметил Грей и встал, всем своим видом показывая, что готов уйти.
- Да нет же, ты мне не мешаешь. Вот, если хочешь, у меня курица есть. – я вытащила из остатков сэндвича кусок грудки и протянула ему.
- Спасибо. - сказал он, подчеркнуто аккуратно взял курицу и, не разжевывая, ее проглотил. - А у тебя есть собака? – продолжил он, как ни в чем ни бывало.
Я поняла, что мне не отвертеться.
- Была... – ответила я и неопределенно махнула рукой.
- А теперь - нет?
- Она умерла. Вчера.
Его черная плюшевая мордочка выразила что-то неуловимое, на границе между сочувствием, пониманием и уверенностью в правильности своих мыслей. Я промокнула набежавшие слезы салфеткой.
- Знаешь, а я тоже потерял хозяина. – вдруг, еле слышным шепотом сказал Грей. – Он умер. Несколько дней назад.
Я ахнула и погладила его по лохматой голове. По сравнению с моим, его горе казалось почему-то гораздо более значительным.
- А с кем ты теперь живешь? У тебя есть хозяин? – спросила я, мигом отстранив собственное несчастье.
- Да, конечно. – ответил он и посмотрел куда-то назад, за мое плечо.
Я обернулась. По залитой солнцем алее быстрым шагом шла, нет, почти бежала молодая женщина. Приложив ладонь ко лбу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. В руках у нее был поводок. Не заметив, что ее пес сидел прямо передо мной, она промчалась мимо.
- Мадам! – крикнула я ей вслед. – Вы ищите Грея?
Она тотчас обернулась и бегом направилась к нам.
- А-а! Вот он где!..
Присев на корточки, она щелкнула карабином поводка и ласково отчитала пса за неразумное, с ее точки зрения, поведение. Тот, наклонив голову, внимательно ее выслушал и завилял хвостом в знак полного согласия. Потом она посмотрела на меня и сказала еле слышно, как бы извиняясь за свою длинную, обращенную к собаке, тираду:
- Спасибо! Я так боюсь его потерять!
- Представляю. – ответила я.
Женщина отсутствующе кивнула.
- Знаете, после смерти мужа... – сказала она еле слышно. – Это его свадебный подарок. Все, что у меня осталось.
Ее лицо исказила судорога, и я не нашлась, что сказать. Она встала и стала оправлять замявшуюся юбку. Взгляд ее был обращен куда-то внутрь. Я подумала, что она, как и все люди, пережившие такую потерю, ведет нескончаемый диалог о смысле всего происходящего, обращаясь к своей измученной душе по имени так рано ушедшего, но все еще близкого существа.
- Я тут подумал... – вдруг сказал Грей, понимая, что наступило время прощаться. – А ты не хочешь опять завести другую собаку?
- Не знаю. – серьезно ответила я. – Я не уверена, что мне нужна другая собака.
- Мне кажется, что как раз наоборот. – сказал он и посмотрел куда-то в небо. - Я думаю, что где-то есть собака, которой ты очень нужна.
- Не сомневаюсь. – усмехнулась я. – Каждой собаке нужен человек. Но это не причина заводить собаку. И вообще, все мы кому-то нужны.
- Нет, не все. – ответил пес и помотал головой, чтобы подчеркнуть свое несогласие. – Не все. Смею тебя заверить. Ладно, нам пора. Приятных поисков.
Он встал и посмотрел на хозяйку, всем своим видом показывая, что пора идти. Та, оторвавшись наконец от юбки и внутреннего диалога, кивнула мне на прощанье, и они медленно пошли прочь. Провожая их взглядом, я не без зависти заметила, что женщина начала что-то рассказывать своему псу.
Брысина мама - Ирина Андрющенко пишет замечательные рассказы про свою любимицу. Обожаю их читать и хотела бы познакомить вас с Брысей тоже. :)
Автор: Ирина Андрющенко
I.
Я стояла у окна и смотрела в глубину сада, туда, где начинался лес. Мои мысли разбредались, и на их месте возникали размытые образы, похожие на выцветшие фотографии. Бездонная воронка памяти затягивала меня все глубже и глубже, выхватывая те воспоминания, что были особенно дороги сердцу. Возвращаться оттуда мне не хотелось, но выбора не было.
Я окинула взглядом кухню: нет, вроде бы ничего не осталось. Документы, расчески и поводки убраны в коробку с другими, непосредственно относящимися к моей личности, вещами: паспортом, дипломом и рисунками. За исключением моей памяти, больше в доме ничего не говорило о том, что здесь, всего двадцать четыре часа назад, жила собака. Черный кожаный ошейник я положила в рабочую сумку: так быстро расстаться с ним у меня не хватило духа.
Это было самое обыкновенное июньское утро. Наш дремучий сад был горизонтально поделен пополам с философской точностью: вверху, подчеркивая банальность моего горя, орали одуревшие от солнечного света птицы, а внизу, там, где кончалась дикая трава и начиналась чаща, чернел холмик. «Надо будет посадить там цветы, - подумала я, - а то свежая земля напоминает лишь о маленьком тельце, внезапно обмякшем у меня в руках...». Будто порванная струна.
Я вытерла слезы. Пора на работу. Там, в Париже, на моем столе, еще стоит ее фотография. Сегодня я уберу ее в стол, где она пролежит до тех пор, пока не перестанет плакать моя осиротевшая вчера душа.
Я – психолог. Моя работа – помогать людям, заблудившимся в лабиринте жизни. Сама же я в нем плутаю довольно редко, наверное, потому, что рядом со мной всегда есть надежный проводник – собака. Мой друг, ЖЛ, говорит, что совсем не понимает собак. Это непонимание меня совершенно не смущает: главное, чтобы он их любил. Когда он предложил мне переехать у нему, я задала только один вопрос – « А собака?». «Если бы у тебя было десять собак, то я бы, наверное, подумал...» - рассмеялся он в ответ. Это рассеяло мои последние сомнения. Когда человек согласен принять у себя в доме чужую собаку – это, поверьте, многое значит. Даже больше, чем клятвы в вечной любви.
С тех пор прошло два с половиной года, и вот, вчера, мой самый лучший друг умер от обычной, но такой неожиданной, неосознанной мною вовремя, старости. Я купила ее в России, когда мне было двадцать. Похоронила во Франции - в тридцать пять. Вот и завершен еще один этап. Надо жить дальше.
II.
Два часа спустя я сидела на рабочем месте, размышляя о том, как именно мне жить дальше. Перед глазами бежали строчки – я просматривала какой-то важный документ, но вникать в его смысл мне не хотелось. Пьер что-то строчил в свом углу. Из распахнутого окна дул свежий ветер и доносился приветливый шум обыкновенного рабочего парижского утра. Во дворе кто-то громко насвистывал песню Пиаф.
- Ирина, - обратился ко мне Пьер, - а чем ты занята? Если не секрет, конечно.
- Статью читаю, - буркнула я в ответ, - разве не видно?
- Не очень. – ответил он и покачал головой. – Хочешь взять пару-тройку дней?
Вчера, когда все было кончено, я послала ему смс-ку «Не спрашивай меня, пожалуйста, завтра ни о чем», на что он ответил просто «Окей».
- Если хочешь, можешь уйти прямо сейчас, – продолжил он. - Все равно ты работать не можешь, я же вижу.
Я кивнула в ответ, сунула ноутбук в сумку и, открыв дверь сумрачного подъезда, выпала прямо в центр летнего Парижа, залитого полуденным солнцем. Горожане всех соротов – белые воротнички с дорогими портфелями, буржуазные дамы с йорками, студенты в рваных джинсах, туристы с развернутыми картами, - торопились занять свободные места на террасах кафе. Мимо проносились оседланные топ-менеджерами дорогие мотоциклы, а студенты ловко скользили на своих дешевых скутерах. Настоящий французский истеблишмент изящными движениями породистых лодыжек крутил педали арендованных велосипедов.
Ехать домой не хотелось, и я решила пообедать в городском парке. Там, заботливой рукой администрации, были расставлены железные стульчики. Обычно их занимали идущие на штурм Лувра туристы, влюбленные парочки, студенты и динамичные молодые менеджеры из расположенных неподалеку офисов.
Я купила сэндвич в ближайшей булочной, хозяин которой был, как всегда, симпатичен и улыбчив. Мы были знакомы: нас как-то представил друг другу один наш общий клиент, Стефан. Мы с булочником друг другу нравились. Наверное, потому, что оба ощущали наше тайное родство: он продавал Стефану хлеб насущный, а я – духовный.
Булочник привычно спросил меня «са ва?», я так же привычно ответила «са ва», что означало, что у меня все хорошо. Во Франции, на вопрос «Как дела?» редкий человек ответит «Плохо», даже если он с трудом сдерживает слезы. Это позволяет, с одной стороны, не оказаться чужой нечаянной жилеткой, а с другой – контролировать свои эмоции на людях.
Так, с сэндвичем, точнее, просто маленьким батоном с начинкой, в одной руке и ноутбуком в другой, я перешла гудящую моторами Риволи и побрела по Тюильри, высматривая наименее людное место. Наконец, мне попался уголок, где почти никого не было.
Едва я устроилась на неудобном стульчике и достала из пакета мой обед, как ко мне подобралась парочка голубей. Подойдя вплотную, они начали уморительно топтаться, приседать и кивать головами. В награду за спектакль я отщипнула им несколько крошек, и тут, словно по команде, вокруг меня вспенилось и закипело говорливое море серых крыльев и оранжевых глаз. Я догадалась, что первые двое были просто разведчиками и, в награду за их сообразительность, раскрошила им полбатона. Птицы жадно набросились на угощение, не обращая на меня больше никакого внимания. Я наблюдала и подбрасывала им новых крошек.
Пир продолжался, прибывали новые гости. Моя щедрость вызывала оживленные споры. Наметились лидеры. Они распихивали более скромных плечами и набрасывались на новые крошки, не успевая проглотить то, что было во рту. Голодные терпели и заискивали, пытаясь подобрать то, что падало из лидерских ртов. Некоторые из них пытались бунтовать, но сразу получали удар клювом в макушку. Я продолжала машинально крошить хлеб.
Вдруг, совершенно неожиданно, птичий пир был прерван каким-то мохнатым болидом, с размаху влетевшим в самую середину стаи и закончившим свой полет где-то под моим стулом. Громко возмущаясь, птицы бросились врассыпную.
Секундой позже, болид ткнулся чем-то мокрым в мою руку, извиняясь за
причиненный беспрядок. При ближайшем рассмотрении, что-то мокрое оказалось его носом, а он сам – молодым английским спаниелем, похожим на мою собаку, как две капли воды. Время остановилось. Из моих глаз сами собой хлынули слезы. Я вытащила из кармана измочаленный носовой платок и спрятала в нем лицо.
- Почему ты плачешь? – вдруг спросил меня кто-то. – У тебя что-то случилось?
Я машинально отметила это неуместное «ты», предположив, что ко мне незаметно подошел какой-то местный «дурачок» из числа завсегдатаев парижских парков.
- Ничего... – пробормотала я, боясь отнять от лица спасительный платок и увидеть, что собака все еще здесь.
- Да нет, я же вижу! У тебя что-то случилось! - продолжал настаивать кто-то. - Тебе помочь?
- Да ничем ты мне не поможешь, - раздражаясь от настойчивости непрошеного утешителя, довольно грубо отрезала я, - и никто больше не поможет.
- Ну почему же, - вкрадчиво продолжал голос, - может, и найдется кто-нибудь! Например, я!
Я настолько опешила от такого беззастенчивого вторжения на территорию моего горя, что, наконец, отняла спасительную салфетку от лица. Передо мной, впрочем, никого не было. Точнее, тот серый, с веснушками, так и сидел напротив, но больше - никого.
Я пожала плечами и посмотрела на спаниеля. Он тоже пожал плечами. От изумления я не нашлась, что сказать, ведь не каждый день видишь собак, способных пожимать плечами. Я наклонила голову. Собака тоже. Я встала со стула. Собака тоже. Я улыбнулась ему. Он ощерился. Я рассмеялась, а пес запрыгал вокруг меня, словно радуясь тому, что я перестала плакать. Раскрыв от удивления рот, я опустилась на стул. Он сел напротив.
- Ну как? – раздался тот же вкрадчивый голос.
Я оглянулась. Никого.
- Кто со мной говорит? – тихо спросила я.
- Как кто? Я! – ответил пес и для пущей убедительности гавкнул совершенно по-собачьи.
«Слуховые галлюцинации на фоне острого ощущения потери». - спокойно подумала я. А вслух сказала:
- Ты что, умеешь говорить?
- Нет, - засмеялась собака, - это ты умеешь слушать!
«Надо срочно найти психиатра» - мои мысли текли в единственно приемлемом направлении.
- Как тебя зовут? – продолжал, как ни в чем ни бывало, пес.
- Ирина. - ответила я, смущенно оглядываясь по сторонам.
- А меня – Грей. – ответил спаниель, грациозно кивнув. – Смотри, на ошейнике даже написано. – и он повернулся ко мне боком, чтобы показать, где именно было написано его имя.
- Так почему ты плачешь? – продолжил он, устроившись поудобнее возле самой моей ноги.
Я почувствовала, как слезы опять подступили к горлу. Я не смогу, просто не смогу ему ничего рассказать... Хотя бы потому, что этот замечательный, неравнодушный к моему горю, пес был достаточно взрослым, чтобы вот так же покинуть своего хозяина в ближайшие десять лет. И что его хозяин, так же, как и я, абсолютно не будет к этому готов... Хотя бы потому, что к этому просто невозможно подготовиться. И, наверное, через несколько лет, он будет вот так же плакать при виде незнакомого пса, тыкающегося мокрым носом в его ладонь. Я не была готова к такому разговору.
- Я не хочу говорить об этом. – сказала я и вытерла слезинку, стекавшую по щеке.
- Ну, если не хочешь, тогда и не надо! – ответил пес и скорчил такую уморительную рожицу, что я, не выдержав, все же улыбнулась.
На самом деле, я боролась с собой. Мне ужасно хотелось пообщаться с говорящим псом, но вчерашняя смерть моей собаки была как операция на открытом сердце, которое почему-то забыли зашить и оставили затягиваться своими собственными силами. Она тоже корчила уморительные рожицы, когда хотела меня рассмешить. Я помотала головой.
- Тогда, если хочешь, я не буду тебе мешать. – деликатно заметил Грей и встал, всем своим видом показывая, что готов уйти.
- Да нет же, ты мне не мешаешь. Вот, если хочешь, у меня курица есть. – я вытащила из остатков сэндвича кусок грудки и протянула ему.
- Спасибо. - сказал он, подчеркнуто аккуратно взял курицу и, не разжевывая, ее проглотил. - А у тебя есть собака? – продолжил он, как ни в чем ни бывало.
Я поняла, что мне не отвертеться.
- Была... – ответила я и неопределенно махнула рукой.
- А теперь - нет?
- Она умерла. Вчера.
Его черная плюшевая мордочка выразила что-то неуловимое, на границе между сочувствием, пониманием и уверенностью в правильности своих мыслей. Я промокнула набежавшие слезы салфеткой.
- Знаешь, а я тоже потерял хозяина. – вдруг, еле слышным шепотом сказал Грей. – Он умер. Несколько дней назад.
Я ахнула и погладила его по лохматой голове. По сравнению с моим, его горе казалось почему-то гораздо более значительным.
- А с кем ты теперь живешь? У тебя есть хозяин? – спросила я, мигом отстранив собственное несчастье.
- Да, конечно. – ответил он и посмотрел куда-то назад, за мое плечо.
Я обернулась. По залитой солнцем алее быстрым шагом шла, нет, почти бежала молодая женщина. Приложив ладонь ко лбу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. В руках у нее был поводок. Не заметив, что ее пес сидел прямо передо мной, она промчалась мимо.
- Мадам! – крикнула я ей вслед. – Вы ищите Грея?
Она тотчас обернулась и бегом направилась к нам.
- А-а! Вот он где!..
Присев на корточки, она щелкнула карабином поводка и ласково отчитала пса за неразумное, с ее точки зрения, поведение. Тот, наклонив голову, внимательно ее выслушал и завилял хвостом в знак полного согласия. Потом она посмотрела на меня и сказала еле слышно, как бы извиняясь за свою длинную, обращенную к собаке, тираду:
- Спасибо! Я так боюсь его потерять!
- Представляю. – ответила я.
Женщина отсутствующе кивнула.
- Знаете, после смерти мужа... – сказала она еле слышно. – Это его свадебный подарок. Все, что у меня осталось.
Ее лицо исказила судорога, и я не нашлась, что сказать. Она встала и стала оправлять замявшуюся юбку. Взгляд ее был обращен куда-то внутрь. Я подумала, что она, как и все люди, пережившие такую потерю, ведет нескончаемый диалог о смысле всего происходящего, обращаясь к своей измученной душе по имени так рано ушедшего, но все еще близкого существа.
- Я тут подумал... – вдруг сказал Грей, понимая, что наступило время прощаться. – А ты не хочешь опять завести другую собаку?
- Не знаю. – серьезно ответила я. – Я не уверена, что мне нужна другая собака.
- Мне кажется, что как раз наоборот. – сказал он и посмотрел куда-то в небо. - Я думаю, что где-то есть собака, которой ты очень нужна.
- Не сомневаюсь. – усмехнулась я. – Каждой собаке нужен человек. Но это не причина заводить собаку. И вообще, все мы кому-то нужны.
- Нет, не все. – ответил пес и помотал головой, чтобы подчеркнуть свое несогласие. – Не все. Смею тебя заверить. Ладно, нам пора. Приятных поисков.
Он встал и посмотрел на хозяйку, всем своим видом показывая, что пора идти. Та, оторвавшись наконец от юбки и внутреннего диалога, кивнула мне на прощанье, и они медленно пошли прочь. Провожая их взглядом, я не без зависти заметила, что женщина начала что-то рассказывать своему псу.
Сообщения
1
|
2
И она довольно захихикала, в восторге от собственного педагогического таланта.
- Брыся! – строго сказала я. – Во-первых, убери со стола лапы, а во-вторых, перестань, пожалуйста, орать. И вообще, собаки, сейчас все получат по пол-пирога и пойдут играть в сад!
- И вы тоже с нами пойдете? – воодушевилась Брыся, немного снизив громкость. – Хочешь, я вам что-то покажу? Я норку нашла! Там кто-то живет, но я пока не знаю, кто он, этот кто-то. Я его выслеживаю. Может, он - заяц?
- Брыся, - терпеливо ответила я, - мы потом посмотрим на твою норку, а пока будем пить чай.
Я вынула из миски два пирога и разрезала их ровно пополам. Четыре пары глаз, не отрываясь, следили за моими руками, ожидая раздачи.
- Первым получит свой пирог...- начала я, обводя глазами собачью братию.
- Кто? – спросили они хором.
- Робин!
Я решила немного подбодрить малыша-йорка, который, было, опять расстроился после брысиных педагогических издевательств. Торжествующе показав Брысе язык, он быстро схватил свою долю и скрылся под шкафом, куда, кроме него, никто больше не мог пролезть. За ним подошел Энди и, вежливо взяв у меня из рук свою половину, тут же методично ее уничтожил. Чарли заглотил свои пол-пирога в один присест, а Брыся сначала выела самое вкусное - мясо с жареным луком и грибами, - а потом неторопливо дожевала валявшееся на полу тесто, ставшее похожим на вывернутую варежку.
- Ух-х! – выдохнула она, облизываясь. – А больше нет?
- Нет, Брыся, - ответила я, - остальные пироги – для нас.
- А зачем вам сто-олько? – тут же заныла Брыся. - Вон, целая миска! Вас же четверо и нас четверо! Так не честно! Нам всего два, а вам... а вам... а вам... гораздо больше!
- Брыся, если вы будете себя хорошо вести, так и быть, я вам дам еще по пол-пирога. Но потом. И вообще, собаки, идите-ка в сад.
- А мы будем себя хорошо вести! – заявил йорк, вылезая из-под шкафа и отряхивая с шерсти прилипшие крошки. – И еще придем. За пирогами.
- Да вы и так просто заходите, чего уж там! - рассмеялась я. - Например, поболтать!
- А с пирогами болтать гораздо интереснее, ты не замечала? Мати-вация сильнее! – хихикнул в ответ Робин.
- Ну почему же не замечала... – вздохнула я, вспоминая наши московские кухонные посиделки. – Ладно, идите, играйте...
Собаки помчались вглубь сада выслеживать того, кто жил в загадочной норке. Я накрыла стол, и мы, вчетвером, сели есть пироги и болтать о всякой ерунде, незаметно переходя с русского на французский и обратно. Потом, за разговорами, песнями под гитару и сигаретами, незаметно стемнело. Чай был давно допит, а пироги съедены. Приближалось время ужина. ЖЛ поставил на огонь свою любимую кастрюлю солнечного цвета и стал готовить что-то из курицы, бормоча себе под нос какие-то заклинания и подкидывая специй в варево. Наташа и Леша следили за его манипуляциями, пытаясь понять, что же мы будем есть сегодня вечером. ЖЛ обещал им что-то магическое, достойное лучших парижских ресторанов...
Я приготовила тазик с водой, старое полотенце и вышла на террасу. Поднимался ветер. Я позвала собак, которые шуршали где-то в дальних кустах. Через несколько минут, Брыся с Чарли вернулись на террасу, что-то горячо обсуждая. Энди и Робин потрусили к своим дырам.
- А сейчас мы будем мыть лапы! – торжественно объявила я.
Начался привычный мне балаган: Брыся тут же решила испачкаться посильнее и помчалась копать яму, а Чарли попытался залезть в тазик всеми четырьмя лапами, чтобы, видимо облегчить свое мытье. Когда это ему почти удалось, тазик перевернулся, и вся вода вылилась на террасу. Чарли тут же дал мне понять, что он, безусловно, хотел как лучше, и смущенно извинился. Когда я пошла в дом набрать новой воды, Брыся попыталась прошмыгнуть за мной на кухню, чтобы потом полюбоваться на свои грязные следы, такие отчетливые на белом кафеле пола. Я отпихнула ее ногой, захлопнула дверь и пригрозила пальцем. В ответ она сплясала неизвестный танец, показала мне язык и унеслась обратно в сад.
Вторая попытка удалась мне лучше: Чарли, продолжавший глубоко переживать причиненный им беспорядок, дал мне себя вымыть почти беспрекословно, а Брысю, без особых церемоний, удалось поймать за хвост, когда она в очередной раз пробегала мимо, горланя: «А вот и не поймаешь, а вот и не помоешь!». Усадив ее на колени, я смочила полотенце и тщательно протерла все четыре лапы, которыми она болтала в воздухе, по-ужиному пытаясь вывернуться из моих рук.
- Мама! А у меня – новость! – вдруг объявила она, когда я наконец закончила процедуру и занесла ее в дом. – Я нашла в кустах куриные кости и дынные корки! Догадайся, кто там живет!
- Думаю, ежик. - предположила я.
Она одобрительно закивала:
- Правильно! А как ты догадалась?
- Зайцы не едят курицу, а хорьки – дынные корки. Остается только ежик.
- Точно! Надо же, какая ты умная! Почти как настоящая охотничья собака! – восхитилась она. – Так вот, мы ему подбросили стаканчик от сметаны и затаились в кустах. Он и вылез! Только мы теперь не знаем, как его поймать – на нем целая колючая броня! Эх, мне бы такую... – она грустно вздохнула. - Я бы тогда гулять ходила бы, куда хотела!
- Брыся, - спросила я, - а что вы собираетесь делать с ежиком? Если не секрет, конечно.
- Пока не знаю!
Она пожала плечами.
- Вот когда поймаем, тогда и решим. Пригодится, наверное, для чего-нибудь. Правда, Чарли?
- Ага! – подтвердил тот. – Мы его по-честному поделим!
- Как это – поделим? Он же – живой! – возмутилась я.
- Мама говорила, что дружба – это когда все пополам! – невинным тоном возразил Чарли. – Вот мы его и поделим! Мы тут мячик поделили – теперь у каждого есть своя половина! Можем меняться, например...
- Точно! – закивала Брыся. – Лучше и не придумать! Поймать и поделить! Как мячик!
- Собаки, вы что?! – сказала я специальным педагогическим голосом. – Как вы собираетесь делить ежа, если он живой?
- Вот и я думаю – как? – ответила Брыся наморщив лоб. – Чарли, ты не знаешь?
- Я еще об этом не думал, - ответил тот, - я пока думал только над тем, как мы его будем ловить...
- Собаки, - продолжила я специальным педагогическим голосом, - я - категорически против дележки ежа.
- Почему?! – хором спросили они.
- Потому что еж – это живое существо, а не мячик.
- И что? – хором спросили они.
- А то! – ответила я. – У него есть право на жизнь!
- Мама, а что такое кати-гари-чиски? – спросила Брыся, пытаясь залезть ко мне на колени. Это был ее любимый прием, который она обычно использовала для отвлечения моего внимания.
- Это значит – совсем против. То есть, абсолютно. И даже не пытайся торговаться.
- Ну вот, - расстроилась Брыся, - а что нам тогда с ним делать?
- Действительно, что? – подхватил Чарли. – Что вообще делают с ежами?
- Их приручают и поят молоком из блюдечка. – ответила я.
- А давай тогда его домой возьмем? – предложила Брыся. – Чтобы приручить!
- А что ты с ним собираешься делать дома? – поинтересовалась я, подумав, что только ежа мне дома и не хватало.
- Ну, я буду его кормить, буду с ним играть.... – начала Брыся. - А еще я могу его научить команде «Сидеть!». А если он будет лаять по ночам, я буду ему говорить «Место» и гладить по голове! А если он будет писать в доме, я буду говорить «Как ни стыдно» и выпускать его во двор...
Она умоляюще посмотрела на меня.
– Ма-ама! Давай его домой возьмем!
- Да уж...ничего себе программа...
Я потрепала ее по ушам и спустила на пол.
- Брыся, ежик – это не домашнее животное. Его дом – лес. Боюсь, он никогда не поймет команды «Сидеть» и не научится писать по команде.
- Ну вот, - опять расстроилась Брыся, - а как тогда его приручить, если он будет жить в лесу?
- Действительно, как? – вставил Чарли.
- Собаки, - сказала я, - вот вы сегодня отнесли ему стаканчик остатками сметаны, так?
- Мы хотели его выманить! – уточнила Брыся. – Чтобы посмотреть, кто это, и поймать. А он нас увидел и спрятался обратно.
- Так вот, - продолжила я, - вы ему теперь носите еду просто так, без цели. Глядишь, он к вам привыкнет и не будет убегать.
- И что тогда? – спросила Брыся. - Зачем нам это надо?
- Обладание, Брыся, - это не главное. - объяснила я. - Главное – это когда кто-то хочет с тобой общаться по собственному желанию, а не под давлением. Человек, собака, рыбка, мышка... Или ежик. Это, в любом случае, гораздо интереснее, чем обладание. Понятно?
- Понятно! – кивнула Брыся. – Тогда, значит, совсем никого не надо ловить? А как же охота?
- Я считаю, что охота нужна только затем, чтобы не умереть с голода. В остальных случаях, она совершенно себя не оправдывает. – ответила я.
- Да-а, - тут же заныла Брыся, - но если я – охотничья собака, то как же я могу совсем не охотиться?
- А ты охоться понарошку, если тебе так уж хочется. - ответила я. - Вот, например, Чарли будет изображать дичь, а ты его выслеживай и лови.
- Где это? – заинтересовался Чарли. – Где это она меня будет выслеживать и ловить? И какой это я буду дичью?
- Ну, положим, птицей ты быть не сможешь, потому что у тебя нет крыльев, но за лисицу вполне сойдешь. А выслеживать... Например, в гостиной или в гараже! Представь, что гараж – это твое логово, а гостиная – поле. Предположим, что тебе надо добежать до поля, назаметно подобраться к спящей там Брысе и...
- А если я не сплю и все вижу? – возмутилась Брыся. – Как тогда он ко мне незаметно подберется?
- Так я же говорю – понарошку! – продолжила я. – Так вот, задача - подобраться к спящей там Брысе, ловко украсть что-нибудь прямо из-под ее носа и спрятаться в логове. Хотя я думаю, что если надо что-то ловко украсть, то эта роль лучше бы подошла для Брыси. Объективно говоря.
- Точно! – закивала Брыся. – Если я что-то ворую, то никто не может заподозрить, что это была я! А можно, я буду лисицей? Мне лисицей быть интереснее.
- Но тогда ты не сможешь быть охотничьей собакой! Ты уж определись, кем ты хочешь быть! – воскликнула я.
- А лисицы ловят кур! – авторитетно заявил Чарли. – Мне об этом одна такса рассказывала. Так вот, если Брыся будет лисицей, то ей все равно придется кого-то ловить. Но только я курицей быть совсем не хочу, потому что они гораздо глупее лисиц!
И Чарли отчаянно замотал головой, показывая всем своим видом, что глупее лисицы он быть совершенно не согласен.
- Что-то мы с вами совсем запутались! – вздохнула я. - Брыся, так ты хочешь ловить или убегать?
- А я не знаю теперь, - ответила растерянно Брыся, - вроде, как охотничья собака, я должна ловить, но мне убегать гораздо интереснее.
- Чарли, а тебе?
- А мне все равно, - ответил Чарли, - мне что предложат, на то я и согласен! Кроме того, чтобы быть курицей.
- А зачем тогда вы хотели ловить ежа? – спросила я тогда их обоих. – Если одной интереснее убегать, а другому – вообще все равно?
- Ну, как зачем... – задумалась Брыся. – Когда я вижу кого-то маленького, то мне всегда хочется его поймать. Я даже навозников ловлю. И мух. Пожую и выплевываю, уж больно они противные.
- И я! – похватил Чарли. – Я тут лягушку поймал недавно, только она потом оказалась жабой. У меня слюни текли два дня, ничем остановить не могли!
- Собаки, - воскликнула я, - но если мухи и навозники – противные, жабы – ядовитые, а ежи – колючие, то зачем тогда вы их ловите?!
- Само получается! – хором ответили они.
- Понятно... – протянула я. – А удержаться никак нельзя?
- Никак! – хором ответили они.
- А что вы решили делать с ежом? – спросила я, возвращаясь к предмету нашего разговора.
- Ну, как ты сказала, - пожала плечами Брыся, - мы его приручать будем. С помощью положительной мати-вации. Если ты нам дашь доступ к мусорным мешкам!
И она захихикала, довольная своей сообразительностью.
- Про мусорные мешки даже не мечтай! – возмутилась я. - Я вам выделю, конечно, разных отбросов для ежика, но чтобы рыться в мусорных мешках – даже не надейся!
- Ладно! Если отбросов выделишь, то тоже сойдет. - кивнула Брыся. – Чарли, как ты думаешь? Стоит нам начать приручать ежа с помощью отбросов?
- А кости там будут? В отбросах? – с надеждой спросил тот. – Мне бы хотелось его костями приручать.
- Вот-вот, - подхватила Брыся, - а мне – сыром. У тебя нет какого-нибудь старенького отброшенного сыра? Совсем ненужного?
Она облизнулась.
- Ладно, посмотрим завтра, - сказала я, - а теперь пойдемте-ка лучше в гостиную, там стол уже накрыт, и для вас пирог один остался...
Довольные новой сделкой, собаки ринулись в гостиную за пирогом. Мы же опять сели за стол. Блюдо, приготовленное ЖЛ, издавало дивный запах, отсылая нас в какую-то дальнюю страну, где кокосовое молоко, бадьян и корица являются такими же банальными продуктами, как перец, соль и подсолнечное масло в средней полосе России. Потом мы как-то незаметно перешли к сыру, за ним – к десерту, закончив, наконец, наш кулинарный разгул крепким кофе с шоколадом.
А потом мы все расселись у камина и стали разговаривать на разные темы. Я достала собакам по кости, чтобы им было приятнее проводить вечер в нашем обществе.
- Чарли, а знаешь... – вдруг начала Брыся.
Поскольку она жевала кость, то речь получалась не очень внятной.
– Знаешь, у меня никогда не было друга. Вот друг – это кто?
- Друг... – задумался Чарли, - это когда все пополам. Это так мама сказала.
- А-а-а... – протянула Брыся, - а что – пополам-то? Если ежа нельзя? Может, печенье?
- Ну да, - кивнул Чарли, - можно и печенье. Но, по-моему, она все-таки про что-то другое говорила.
- Может, про мышь?
- Про мышь?
- Ну, если я мышь, например, поймаю, то мы ее тоже пополам поделим?
- Брыся! – укоризненно сказал Чарли. – Тебе же мама объяснила, что живое пополам не делится!. Я, правда, не понял, почему, но раз сказали «нет», значит, «нет»!
- А если я ее уже мертвую поймаю! – возмутилась Брыся. – Тогда и поделим!
- Тогда, не поймаю, а найду, - ответил Чарли, - но ты сначала найди, а там посмотрим.
- А что еще про дружбу ты знаешь? – продолжила Брыся.
Чарли пожал плечами:
- Ну, мама еще рассказывала, что за друга нужно и в огонь, и в воду. Я, правда, не совсем про огонь понял, но про воду – это всегда пожалуйста. В воду я даже и без друга полезу!
- А-а-а, - протянула Брыся, - а зачем в огонь-то?
- Не знаю, - ответил Чарли и помотал головой, - мама не объяснила!
- Да... Интересно... – задумалась Брыся.
- Наверное, - продолжил Чарли, - если будет пожар, и друг будет в огне, то надо его спасти. Или если он в воде будет тонуть.
- А вот если кошка будет тонуть, мы тоже ее спасем? – спросила Брыся.
- Конечно!
- Но она ведь нам не друг?
- Ну и что?
- Как это – что? Спасать же нужно только друзей?
- Брыся! Ты что-то неправильно поняла! Спасать надо всех.
- А-а-а.... Но при чем тут огонь и вода тогда? Ну, если за другом – в огонь и в воду?
- А я и сам не понял! Мне про «все пополам» гораздо больше нравится!
- Мне тоже...
Тем временем, болтая о разном и распевая песни, мы тоже углублялись в ночь. Я постелила нашим гостям в комнате для гостей, а собак мы отправили спать в гостиную. Судя по доносившимся оттуда звукам, Брыся попыталась спихнуть Чарли с его подстилки и устроиться в его уютной ямке, посередине. Когда ей это почти удалось, Чарли, наконец, возмутился и, взяв ее за ухо, потащил по направлению к ее клетке. Тогда, видимо, сообразив, что с помощью пиратских методов подстилкой завладеть ей не удастся, Брыся промычала, что она согласна спать на самом краешке самого дальнего уголка его огромной подстилки «только-оставь-в-покое-мое-ухо», и, наконец, в доме наступила долгожданная тишина.
Засыпая, я думала о чудесном подарке, который мне оставила Юджи. Мой ангел-хранитель.
__________________
- Брыся! – строго сказала я. – Во-первых, убери со стола лапы, а во-вторых, перестань, пожалуйста, орать. И вообще, собаки, сейчас все получат по пол-пирога и пойдут играть в сад!
- И вы тоже с нами пойдете? – воодушевилась Брыся, немного снизив громкость. – Хочешь, я вам что-то покажу? Я норку нашла! Там кто-то живет, но я пока не знаю, кто он, этот кто-то. Я его выслеживаю. Может, он - заяц?
- Брыся, - терпеливо ответила я, - мы потом посмотрим на твою норку, а пока будем пить чай.
Я вынула из миски два пирога и разрезала их ровно пополам. Четыре пары глаз, не отрываясь, следили за моими руками, ожидая раздачи.
- Первым получит свой пирог...- начала я, обводя глазами собачью братию.
- Кто? – спросили они хором.
- Робин!
Я решила немного подбодрить малыша-йорка, который, было, опять расстроился после брысиных педагогических издевательств. Торжествующе показав Брысе язык, он быстро схватил свою долю и скрылся под шкафом, куда, кроме него, никто больше не мог пролезть. За ним подошел Энди и, вежливо взяв у меня из рук свою половину, тут же методично ее уничтожил. Чарли заглотил свои пол-пирога в один присест, а Брыся сначала выела самое вкусное - мясо с жареным луком и грибами, - а потом неторопливо дожевала валявшееся на полу тесто, ставшее похожим на вывернутую варежку.
- Ух-х! – выдохнула она, облизываясь. – А больше нет?
- Нет, Брыся, - ответила я, - остальные пироги – для нас.
- А зачем вам сто-олько? – тут же заныла Брыся. - Вон, целая миска! Вас же четверо и нас четверо! Так не честно! Нам всего два, а вам... а вам... а вам... гораздо больше!
- Брыся, если вы будете себя хорошо вести, так и быть, я вам дам еще по пол-пирога. Но потом. И вообще, собаки, идите-ка в сад.
- А мы будем себя хорошо вести! – заявил йорк, вылезая из-под шкафа и отряхивая с шерсти прилипшие крошки. – И еще придем. За пирогами.
- Да вы и так просто заходите, чего уж там! - рассмеялась я. - Например, поболтать!
- А с пирогами болтать гораздо интереснее, ты не замечала? Мати-вация сильнее! – хихикнул в ответ Робин.
- Ну почему же не замечала... – вздохнула я, вспоминая наши московские кухонные посиделки. – Ладно, идите, играйте...
Собаки помчались вглубь сада выслеживать того, кто жил в загадочной норке. Я накрыла стол, и мы, вчетвером, сели есть пироги и болтать о всякой ерунде, незаметно переходя с русского на французский и обратно. Потом, за разговорами, песнями под гитару и сигаретами, незаметно стемнело. Чай был давно допит, а пироги съедены. Приближалось время ужина. ЖЛ поставил на огонь свою любимую кастрюлю солнечного цвета и стал готовить что-то из курицы, бормоча себе под нос какие-то заклинания и подкидывая специй в варево. Наташа и Леша следили за его манипуляциями, пытаясь понять, что же мы будем есть сегодня вечером. ЖЛ обещал им что-то магическое, достойное лучших парижских ресторанов...
Я приготовила тазик с водой, старое полотенце и вышла на террасу. Поднимался ветер. Я позвала собак, которые шуршали где-то в дальних кустах. Через несколько минут, Брыся с Чарли вернулись на террасу, что-то горячо обсуждая. Энди и Робин потрусили к своим дырам.
- А сейчас мы будем мыть лапы! – торжественно объявила я.
Начался привычный мне балаган: Брыся тут же решила испачкаться посильнее и помчалась копать яму, а Чарли попытался залезть в тазик всеми четырьмя лапами, чтобы, видимо облегчить свое мытье. Когда это ему почти удалось, тазик перевернулся, и вся вода вылилась на террасу. Чарли тут же дал мне понять, что он, безусловно, хотел как лучше, и смущенно извинился. Когда я пошла в дом набрать новой воды, Брыся попыталась прошмыгнуть за мной на кухню, чтобы потом полюбоваться на свои грязные следы, такие отчетливые на белом кафеле пола. Я отпихнула ее ногой, захлопнула дверь и пригрозила пальцем. В ответ она сплясала неизвестный танец, показала мне язык и унеслась обратно в сад.
Вторая попытка удалась мне лучше: Чарли, продолжавший глубоко переживать причиненный им беспорядок, дал мне себя вымыть почти беспрекословно, а Брысю, без особых церемоний, удалось поймать за хвост, когда она в очередной раз пробегала мимо, горланя: «А вот и не поймаешь, а вот и не помоешь!». Усадив ее на колени, я смочила полотенце и тщательно протерла все четыре лапы, которыми она болтала в воздухе, по-ужиному пытаясь вывернуться из моих рук.
- Мама! А у меня – новость! – вдруг объявила она, когда я наконец закончила процедуру и занесла ее в дом. – Я нашла в кустах куриные кости и дынные корки! Догадайся, кто там живет!
- Думаю, ежик. - предположила я.
Она одобрительно закивала:
- Правильно! А как ты догадалась?
- Зайцы не едят курицу, а хорьки – дынные корки. Остается только ежик.
- Точно! Надо же, какая ты умная! Почти как настоящая охотничья собака! – восхитилась она. – Так вот, мы ему подбросили стаканчик от сметаны и затаились в кустах. Он и вылез! Только мы теперь не знаем, как его поймать – на нем целая колючая броня! Эх, мне бы такую... – она грустно вздохнула. - Я бы тогда гулять ходила бы, куда хотела!
- Брыся, - спросила я, - а что вы собираетесь делать с ежиком? Если не секрет, конечно.
- Пока не знаю!
Она пожала плечами.
- Вот когда поймаем, тогда и решим. Пригодится, наверное, для чего-нибудь. Правда, Чарли?
- Ага! – подтвердил тот. – Мы его по-честному поделим!
- Как это – поделим? Он же – живой! – возмутилась я.
- Мама говорила, что дружба – это когда все пополам! – невинным тоном возразил Чарли. – Вот мы его и поделим! Мы тут мячик поделили – теперь у каждого есть своя половина! Можем меняться, например...
- Точно! – закивала Брыся. – Лучше и не придумать! Поймать и поделить! Как мячик!
- Собаки, вы что?! – сказала я специальным педагогическим голосом. – Как вы собираетесь делить ежа, если он живой?
- Вот и я думаю – как? – ответила Брыся наморщив лоб. – Чарли, ты не знаешь?
- Я еще об этом не думал, - ответил тот, - я пока думал только над тем, как мы его будем ловить...
- Собаки, - продолжила я специальным педагогическим голосом, - я - категорически против дележки ежа.
- Почему?! – хором спросили они.
- Потому что еж – это живое существо, а не мячик.
- И что? – хором спросили они.
- А то! – ответила я. – У него есть право на жизнь!
- Мама, а что такое кати-гари-чиски? – спросила Брыся, пытаясь залезть ко мне на колени. Это был ее любимый прием, который она обычно использовала для отвлечения моего внимания.
- Это значит – совсем против. То есть, абсолютно. И даже не пытайся торговаться.
- Ну вот, - расстроилась Брыся, - а что нам тогда с ним делать?
- Действительно, что? – подхватил Чарли. – Что вообще делают с ежами?
- Их приручают и поят молоком из блюдечка. – ответила я.
- А давай тогда его домой возьмем? – предложила Брыся. – Чтобы приручить!
- А что ты с ним собираешься делать дома? – поинтересовалась я, подумав, что только ежа мне дома и не хватало.
- Ну, я буду его кормить, буду с ним играть.... – начала Брыся. - А еще я могу его научить команде «Сидеть!». А если он будет лаять по ночам, я буду ему говорить «Место» и гладить по голове! А если он будет писать в доме, я буду говорить «Как ни стыдно» и выпускать его во двор...
Она умоляюще посмотрела на меня.
– Ма-ама! Давай его домой возьмем!
- Да уж...ничего себе программа...
Я потрепала ее по ушам и спустила на пол.
- Брыся, ежик – это не домашнее животное. Его дом – лес. Боюсь, он никогда не поймет команды «Сидеть» и не научится писать по команде.
- Ну вот, - опять расстроилась Брыся, - а как тогда его приручить, если он будет жить в лесу?
- Действительно, как? – вставил Чарли.
- Собаки, - сказала я, - вот вы сегодня отнесли ему стаканчик остатками сметаны, так?
- Мы хотели его выманить! – уточнила Брыся. – Чтобы посмотреть, кто это, и поймать. А он нас увидел и спрятался обратно.
- Так вот, - продолжила я, - вы ему теперь носите еду просто так, без цели. Глядишь, он к вам привыкнет и не будет убегать.
- И что тогда? – спросила Брыся. - Зачем нам это надо?
- Обладание, Брыся, - это не главное. - объяснила я. - Главное – это когда кто-то хочет с тобой общаться по собственному желанию, а не под давлением. Человек, собака, рыбка, мышка... Или ежик. Это, в любом случае, гораздо интереснее, чем обладание. Понятно?
- Понятно! – кивнула Брыся. – Тогда, значит, совсем никого не надо ловить? А как же охота?
- Я считаю, что охота нужна только затем, чтобы не умереть с голода. В остальных случаях, она совершенно себя не оправдывает. – ответила я.
- Да-а, - тут же заныла Брыся, - но если я – охотничья собака, то как же я могу совсем не охотиться?
- А ты охоться понарошку, если тебе так уж хочется. - ответила я. - Вот, например, Чарли будет изображать дичь, а ты его выслеживай и лови.
- Где это? – заинтересовался Чарли. – Где это она меня будет выслеживать и ловить? И какой это я буду дичью?
- Ну, положим, птицей ты быть не сможешь, потому что у тебя нет крыльев, но за лисицу вполне сойдешь. А выслеживать... Например, в гостиной или в гараже! Представь, что гараж – это твое логово, а гостиная – поле. Предположим, что тебе надо добежать до поля, назаметно подобраться к спящей там Брысе и...
- А если я не сплю и все вижу? – возмутилась Брыся. – Как тогда он ко мне незаметно подберется?
- Так я же говорю – понарошку! – продолжила я. – Так вот, задача - подобраться к спящей там Брысе, ловко украсть что-нибудь прямо из-под ее носа и спрятаться в логове. Хотя я думаю, что если надо что-то ловко украсть, то эта роль лучше бы подошла для Брыси. Объективно говоря.
- Точно! – закивала Брыся. – Если я что-то ворую, то никто не может заподозрить, что это была я! А можно, я буду лисицей? Мне лисицей быть интереснее.
- Но тогда ты не сможешь быть охотничьей собакой! Ты уж определись, кем ты хочешь быть! – воскликнула я.
- А лисицы ловят кур! – авторитетно заявил Чарли. – Мне об этом одна такса рассказывала. Так вот, если Брыся будет лисицей, то ей все равно придется кого-то ловить. Но только я курицей быть совсем не хочу, потому что они гораздо глупее лисиц!
И Чарли отчаянно замотал головой, показывая всем своим видом, что глупее лисицы он быть совершенно не согласен.
- Что-то мы с вами совсем запутались! – вздохнула я. - Брыся, так ты хочешь ловить или убегать?
- А я не знаю теперь, - ответила растерянно Брыся, - вроде, как охотничья собака, я должна ловить, но мне убегать гораздо интереснее.
- Чарли, а тебе?
- А мне все равно, - ответил Чарли, - мне что предложат, на то я и согласен! Кроме того, чтобы быть курицей.
- А зачем тогда вы хотели ловить ежа? – спросила я тогда их обоих. – Если одной интереснее убегать, а другому – вообще все равно?
- Ну, как зачем... – задумалась Брыся. – Когда я вижу кого-то маленького, то мне всегда хочется его поймать. Я даже навозников ловлю. И мух. Пожую и выплевываю, уж больно они противные.
- И я! – похватил Чарли. – Я тут лягушку поймал недавно, только она потом оказалась жабой. У меня слюни текли два дня, ничем остановить не могли!
- Собаки, - воскликнула я, - но если мухи и навозники – противные, жабы – ядовитые, а ежи – колючие, то зачем тогда вы их ловите?!
- Само получается! – хором ответили они.
- Понятно... – протянула я. – А удержаться никак нельзя?
- Никак! – хором ответили они.
- А что вы решили делать с ежом? – спросила я, возвращаясь к предмету нашего разговора.
- Ну, как ты сказала, - пожала плечами Брыся, - мы его приручать будем. С помощью положительной мати-вации. Если ты нам дашь доступ к мусорным мешкам!
И она захихикала, довольная своей сообразительностью.
- Про мусорные мешки даже не мечтай! – возмутилась я. - Я вам выделю, конечно, разных отбросов для ежика, но чтобы рыться в мусорных мешках – даже не надейся!
- Ладно! Если отбросов выделишь, то тоже сойдет. - кивнула Брыся. – Чарли, как ты думаешь? Стоит нам начать приручать ежа с помощью отбросов?
- А кости там будут? В отбросах? – с надеждой спросил тот. – Мне бы хотелось его костями приручать.
- Вот-вот, - подхватила Брыся, - а мне – сыром. У тебя нет какого-нибудь старенького отброшенного сыра? Совсем ненужного?
Она облизнулась.
- Ладно, посмотрим завтра, - сказала я, - а теперь пойдемте-ка лучше в гостиную, там стол уже накрыт, и для вас пирог один остался...
Довольные новой сделкой, собаки ринулись в гостиную за пирогом. Мы же опять сели за стол. Блюдо, приготовленное ЖЛ, издавало дивный запах, отсылая нас в какую-то дальнюю страну, где кокосовое молоко, бадьян и корица являются такими же банальными продуктами, как перец, соль и подсолнечное масло в средней полосе России. Потом мы как-то незаметно перешли к сыру, за ним – к десерту, закончив, наконец, наш кулинарный разгул крепким кофе с шоколадом.
А потом мы все расселись у камина и стали разговаривать на разные темы. Я достала собакам по кости, чтобы им было приятнее проводить вечер в нашем обществе.
- Чарли, а знаешь... – вдруг начала Брыся.
Поскольку она жевала кость, то речь получалась не очень внятной.
– Знаешь, у меня никогда не было друга. Вот друг – это кто?
- Друг... – задумался Чарли, - это когда все пополам. Это так мама сказала.
- А-а-а... – протянула Брыся, - а что – пополам-то? Если ежа нельзя? Может, печенье?
- Ну да, - кивнул Чарли, - можно и печенье. Но, по-моему, она все-таки про что-то другое говорила.
- Может, про мышь?
- Про мышь?
- Ну, если я мышь, например, поймаю, то мы ее тоже пополам поделим?
- Брыся! – укоризненно сказал Чарли. – Тебе же мама объяснила, что живое пополам не делится!. Я, правда, не понял, почему, но раз сказали «нет», значит, «нет»!
- А если я ее уже мертвую поймаю! – возмутилась Брыся. – Тогда и поделим!
- Тогда, не поймаю, а найду, - ответил Чарли, - но ты сначала найди, а там посмотрим.
- А что еще про дружбу ты знаешь? – продолжила Брыся.
Чарли пожал плечами:
- Ну, мама еще рассказывала, что за друга нужно и в огонь, и в воду. Я, правда, не совсем про огонь понял, но про воду – это всегда пожалуйста. В воду я даже и без друга полезу!
- А-а-а, - протянула Брыся, - а зачем в огонь-то?
- Не знаю, - ответил Чарли и помотал головой, - мама не объяснила!
- Да... Интересно... – задумалась Брыся.
- Наверное, - продолжил Чарли, - если будет пожар, и друг будет в огне, то надо его спасти. Или если он в воде будет тонуть.
- А вот если кошка будет тонуть, мы тоже ее спасем? – спросила Брыся.
- Конечно!
- Но она ведь нам не друг?
- Ну и что?
- Как это – что? Спасать же нужно только друзей?
- Брыся! Ты что-то неправильно поняла! Спасать надо всех.
- А-а-а.... Но при чем тут огонь и вода тогда? Ну, если за другом – в огонь и в воду?
- А я и сам не понял! Мне про «все пополам» гораздо больше нравится!
- Мне тоже...
Тем временем, болтая о разном и распевая песни, мы тоже углублялись в ночь. Я постелила нашим гостям в комнате для гостей, а собак мы отправили спать в гостиную. Судя по доносившимся оттуда звукам, Брыся попыталась спихнуть Чарли с его подстилки и устроиться в его уютной ямке, посередине. Когда ей это почти удалось, Чарли, наконец, возмутился и, взяв ее за ухо, потащил по направлению к ее клетке. Тогда, видимо, сообразив, что с помощью пиратских методов подстилкой завладеть ей не удастся, Брыся промычала, что она согласна спать на самом краешке самого дальнего уголка его огромной подстилки «только-оставь-в-покое-мое-ухо», и, наконец, в доме наступила долгожданная тишина.
Засыпая, я думала о чудесном подарке, который мне оставила Юджи. Мой ангел-хранитель.
__________________
XX.
Пришла весна. Мягко, по-французски, она постучалась в наш отсыревший за зиму дом и наполнила его ярким солнечным светом. Весеннее солнце щедро делилось с нами теплом, дни становились все длиннее и длиннее. Выходя из трудной зимы, мы наслаждались спокойствием уже по-летнему светлых вечеров и часто ужинали на террасе.
От наступившего тепла и весеннего солнца Брыся совсем сошла с ума и теперь, целыми днями, скакала козленком по газону, где, сквозь оттаявшую землю пробивались первые кроты и крокусы. Она орала во все горло веселые песни собственного сочинения. Энди и Робин приходили к нам каждый день и бурно обсуждали на террасе свежие новости, которых вдруг оказалось почему-то гораздо больше, чем зимой. Йорк рассказывал о свадьбах в мэрии, а Энди – про то, как разное лесное зверье подходит все чаще и чаще к домам в поисках еды. Чарли тоже часто приезжал к нам, и однажды, к великой радости Брыси, нам даже оставили его на выходные.
Я записала Брысю на вторую выставку, и мы возобновили наши занятия. Теперь Брыся училась стоять на столе и показывать зубы незнакомым людям. «С лапами и хвостом договориться гораздо проще, чем с головой» - утверждала она. Незнакомых людей, которые согласились бы заглянуть Брысе в рот, было немного, поэтому их, в основном, играли знакомые. Брыся старалась стоять смирно, но ей это удавалось довольно редко: она не доверяла даже очень хорошо знакомым людям и пыталась сбежать со стола.
Мы продолжали тренироваться и на улице, по-прежнему избегая злосчастного добермана и других «зазаборных». Я понимала, что они по-своему несчастны, что их жизнь – скучна и неинтересна, и что их единственное развлечение – это облаивать таких, как Брыся. Мне было их по-настоящему жалко: я знала, что любой человек тоже может стать однажды таким вот «зазаборным», но собаки, в отличие от людей, не могут выйти из этого положения по собственной воле...
Ирина давала мне все новые и новые советы по стрижке и хэндлингу. Узнав, что в июне состоится Чемпионат Франции, она посоветовала мне на него записаться, и, через несколько дней, она перезвонила и сказала, что тоже хочет приехать и выставить одного из своих лучших кобелей. Я обрадовалась – лучше, чем Ирина, подготовить и выставить Брысю никто бы не смог. Тем более, что она была уже знакома с судьей по прошлым европейским выставкам – это был пожилой венгр, что наполняло нас обеих нежностью к бывшему коллеге по соцлагерю. Общее прошлое, общая судьба.
Не откладывая, мы начали подготовку документов: французское посольство могло придраться к любой мелочи, к каждой запятой, поэтому было исключительно важно, чтобы документы на выезд были подготовлены без малейшей ошибки или неясности.
Я тут же поспешила сообщить Брысе, что вторая ее выставка будет не просто выставкой, а подотовкой к Чемпионату Франции, что еще больше повысило брысин статус в глазах ее друзей. Сама же Брыся прониклась важностью ситуации и теперь отрабатывала с Энди прием под названием «неподвижная стойка». Я часто наблюдала из окна, как Брыся неподвижно стояла на террасе, а йорк, под строгим наблюдением Энди, не без удовольствия ел из ее миски или отрывал уши ее очередной игрушке. Брысина задача заключалась в том, чтобы переносить любые удары судьбы с невозмутимым видом, подобно настоящей выставочной собаке. Иногда ей это удавалось, иногда – нет, но чаще всего она возмущенно орала, с разными вариациями: «Сейчас-же-выплюнь-то-что-взял-в-миске-обратно!» или «Оставь-ослика-это-моя-любимая-игрушка!».
Ответственная Брыся тренировалась каждый день – ее друзья не давали ей расслабиться. Наши, впрочем, тоже. Узнав, что Брыся поедет в июне на Чемпионат Франции, они предлагали всяческую помощь и поддержку. Количество добровольцев заглянуть ей в зубы росло с каждым днем. Брыся проводила домашние кастинги, выбирая тех, кому она хотела бы показать свои зубы. Критерии выбора были мне неизвестны. Я же обсуждала предстоящий Чемпионат дома, на работе и с друзьями почти каждый день. Коллеги сдержанно хмыкали, а родные и близкие стали вскоре иронично намекать, что меня, кроме Брыси и Чемпионата, больше ничего в жизни не интересует. Впрочем, так оно и было. Я полностью ушла на собчьи форумы, где почти двадцать четыре часа в сутки подобные мне рассуждали о том, чем отличается результаты тримминга «коат кингом» от «фурминатором», какой кондиционер лучше подходит для шерсти и как сделать пятку кокера кошачьей.
Наконец, день второй выставки настал. Я постригла и причесала успевшую обрасти Брысю, и она была довольна, любуясь на себя в зеркало. Хохол отрасти так и не успел, и она теперь чрезвычайно гордилась своей гладкой головой, с ушами, похожими на капельки. Купленные в Бельгии специальные шампуни, ополаскиватели, спреи и прочие модные парикмахерские средства для собак придавали нам обеим уверенности в себе.
Судья – француженка лет шестидесяти - была нам незнакома. Подойдя поближе к рингу, мы увидели Шарлотку и Канелль, а также еще пару незнакомых сук-юниорок. К моему удивлению, Брыся, хоть и не приближаясь, поздоровалась со всеми первой и тут же потащила меня в проход тренироваться.
Мы так долго бегали по узкому проходу между рингами, что мне показалось, что Брыся вошла в состояние транса. Она молчала, не откликаясь на мои реплики, а взгляд ее шоколадных глаз был направлен куда-то внутрь: окружающие ее больше не интересовали. Казалось, что она может так бегать, без устали, весь день. Ее ноги летали как поршни какой-то диковинного японского робота, на которого хитроумные разработчики натянули отлично сшитый меховой чехол. Словом, Брыся производила такое неизгладимое впечатление, что я уже стала беспокоиться, все ли с ней в порядке. Я решила отвести ее в парк, что был рядом с выставочным комплексом: там можно было посидеть на травке, успокоиться, попить воды и съесть захваченную нами из дома пачку отличного печенья.
Брыся нехотя согласилась, и мы, двинулись было к выходу, как в наш проход вылетел маленький джек-рассел. Щелкая зубами и визжа на одной ноте, он ринулся прямо на Брысю. Инстинктивно, я подхватила ее на руки. Не сообразив, что он промахнулся, джек вцепился мне прямо в щиколотку. От боли я неожиданности я заорала, но вырвать щиколотку из его зубов у меня не была возможности: пришлось бы спустить Брысю на пол. Брыся же извивалась в моих руках и визжала «Отстань от мамы! Сейчас спущусь и уши все оторву!». Это совершенно не действовало, более того, не получив желаемого, джек продолжал сжимать челюсти на моей ноге, сдержанно рыча.
Я попыталась отбиться от него другой ногой, но он, возбужденный атмосферой выставки, совсем уже больше не соображал, что делает. На мой крик «Заберите собаку! Чья собака?!» прибежал его хозяин и, жестко выкрутив ухо псу, смог, наконец, оторвать его от моей ноги. На брючине, через следы слюней, проступила кровь, и я осознала, что меня впервые в жизни по-настоящему покусала собака.
- Тварь! – сквозь зубы сказал хозяин и пнул джека ногой.
Тот жалобно заскулил и прижался к бетонному полу, пытаясь стать как можно более плоским и незаметным.
Пришла весна. Мягко, по-французски, она постучалась в наш отсыревший за зиму дом и наполнила его ярким солнечным светом. Весеннее солнце щедро делилось с нами теплом, дни становились все длиннее и длиннее. Выходя из трудной зимы, мы наслаждались спокойствием уже по-летнему светлых вечеров и часто ужинали на террасе.
От наступившего тепла и весеннего солнца Брыся совсем сошла с ума и теперь, целыми днями, скакала козленком по газону, где, сквозь оттаявшую землю пробивались первые кроты и крокусы. Она орала во все горло веселые песни собственного сочинения. Энди и Робин приходили к нам каждый день и бурно обсуждали на террасе свежие новости, которых вдруг оказалось почему-то гораздо больше, чем зимой. Йорк рассказывал о свадьбах в мэрии, а Энди – про то, как разное лесное зверье подходит все чаще и чаще к домам в поисках еды. Чарли тоже часто приезжал к нам, и однажды, к великой радости Брыси, нам даже оставили его на выходные.
Я записала Брысю на вторую выставку, и мы возобновили наши занятия. Теперь Брыся училась стоять на столе и показывать зубы незнакомым людям. «С лапами и хвостом договориться гораздо проще, чем с головой» - утверждала она. Незнакомых людей, которые согласились бы заглянуть Брысе в рот, было немного, поэтому их, в основном, играли знакомые. Брыся старалась стоять смирно, но ей это удавалось довольно редко: она не доверяла даже очень хорошо знакомым людям и пыталась сбежать со стола.
Мы продолжали тренироваться и на улице, по-прежнему избегая злосчастного добермана и других «зазаборных». Я понимала, что они по-своему несчастны, что их жизнь – скучна и неинтересна, и что их единственное развлечение – это облаивать таких, как Брыся. Мне было их по-настоящему жалко: я знала, что любой человек тоже может стать однажды таким вот «зазаборным», но собаки, в отличие от людей, не могут выйти из этого положения по собственной воле...
Ирина давала мне все новые и новые советы по стрижке и хэндлингу. Узнав, что в июне состоится Чемпионат Франции, она посоветовала мне на него записаться, и, через несколько дней, она перезвонила и сказала, что тоже хочет приехать и выставить одного из своих лучших кобелей. Я обрадовалась – лучше, чем Ирина, подготовить и выставить Брысю никто бы не смог. Тем более, что она была уже знакома с судьей по прошлым европейским выставкам – это был пожилой венгр, что наполняло нас обеих нежностью к бывшему коллеге по соцлагерю. Общее прошлое, общая судьба.
Не откладывая, мы начали подготовку документов: французское посольство могло придраться к любой мелочи, к каждой запятой, поэтому было исключительно важно, чтобы документы на выезд были подготовлены без малейшей ошибки или неясности.
Я тут же поспешила сообщить Брысе, что вторая ее выставка будет не просто выставкой, а подотовкой к Чемпионату Франции, что еще больше повысило брысин статус в глазах ее друзей. Сама же Брыся прониклась важностью ситуации и теперь отрабатывала с Энди прием под названием «неподвижная стойка». Я часто наблюдала из окна, как Брыся неподвижно стояла на террасе, а йорк, под строгим наблюдением Энди, не без удовольствия ел из ее миски или отрывал уши ее очередной игрушке. Брысина задача заключалась в том, чтобы переносить любые удары судьбы с невозмутимым видом, подобно настоящей выставочной собаке. Иногда ей это удавалось, иногда – нет, но чаще всего она возмущенно орала, с разными вариациями: «Сейчас-же-выплюнь-то-что-взял-в-миске-обратно!» или «Оставь-ослика-это-моя-любимая-игрушка!».
Ответственная Брыся тренировалась каждый день – ее друзья не давали ей расслабиться. Наши, впрочем, тоже. Узнав, что Брыся поедет в июне на Чемпионат Франции, они предлагали всяческую помощь и поддержку. Количество добровольцев заглянуть ей в зубы росло с каждым днем. Брыся проводила домашние кастинги, выбирая тех, кому она хотела бы показать свои зубы. Критерии выбора были мне неизвестны. Я же обсуждала предстоящий Чемпионат дома, на работе и с друзьями почти каждый день. Коллеги сдержанно хмыкали, а родные и близкие стали вскоре иронично намекать, что меня, кроме Брыси и Чемпионата, больше ничего в жизни не интересует. Впрочем, так оно и было. Я полностью ушла на собчьи форумы, где почти двадцать четыре часа в сутки подобные мне рассуждали о том, чем отличается результаты тримминга «коат кингом» от «фурминатором», какой кондиционер лучше подходит для шерсти и как сделать пятку кокера кошачьей.
Наконец, день второй выставки настал. Я постригла и причесала успевшую обрасти Брысю, и она была довольна, любуясь на себя в зеркало. Хохол отрасти так и не успел, и она теперь чрезвычайно гордилась своей гладкой головой, с ушами, похожими на капельки. Купленные в Бельгии специальные шампуни, ополаскиватели, спреи и прочие модные парикмахерские средства для собак придавали нам обеим уверенности в себе.
Судья – француженка лет шестидесяти - была нам незнакома. Подойдя поближе к рингу, мы увидели Шарлотку и Канелль, а также еще пару незнакомых сук-юниорок. К моему удивлению, Брыся, хоть и не приближаясь, поздоровалась со всеми первой и тут же потащила меня в проход тренироваться.
Мы так долго бегали по узкому проходу между рингами, что мне показалось, что Брыся вошла в состояние транса. Она молчала, не откликаясь на мои реплики, а взгляд ее шоколадных глаз был направлен куда-то внутрь: окружающие ее больше не интересовали. Казалось, что она может так бегать, без устали, весь день. Ее ноги летали как поршни какой-то диковинного японского робота, на которого хитроумные разработчики натянули отлично сшитый меховой чехол. Словом, Брыся производила такое неизгладимое впечатление, что я уже стала беспокоиться, все ли с ней в порядке. Я решила отвести ее в парк, что был рядом с выставочным комплексом: там можно было посидеть на травке, успокоиться, попить воды и съесть захваченную нами из дома пачку отличного печенья.
Брыся нехотя согласилась, и мы, двинулись было к выходу, как в наш проход вылетел маленький джек-рассел. Щелкая зубами и визжа на одной ноте, он ринулся прямо на Брысю. Инстинктивно, я подхватила ее на руки. Не сообразив, что он промахнулся, джек вцепился мне прямо в щиколотку. От боли я неожиданности я заорала, но вырвать щиколотку из его зубов у меня не была возможности: пришлось бы спустить Брысю на пол. Брыся же извивалась в моих руках и визжала «Отстань от мамы! Сейчас спущусь и уши все оторву!». Это совершенно не действовало, более того, не получив желаемого, джек продолжал сжимать челюсти на моей ноге, сдержанно рыча.
Я попыталась отбиться от него другой ногой, но он, возбужденный атмосферой выставки, совсем уже больше не соображал, что делает. На мой крик «Заберите собаку! Чья собака?!» прибежал его хозяин и, жестко выкрутив ухо псу, смог, наконец, оторвать его от моей ноги. На брючине, через следы слюней, проступила кровь, и я осознала, что меня впервые в жизни по-настоящему покусала собака.
- Тварь! – сквозь зубы сказал хозяин и пнул джека ногой.
Тот жалобно заскулил и прижался к бетонному полу, пытаясь стать как можно более плоским и незаметным.
- Теперь мне денег платить! – добавил хозяин и, для острастки, дал джеку затрещину. – Мадам сейчас полицию позовет! Тварь! Ну, дома ты у меня получишь!
Маленькая голова джека игрушечно мотнулась в сторону, но он только плотнее прильнул к полу. Хозяин - атлетического телосложения мужчина - замахнулся еще раз на своего пса ногой, но передумал и посмотрел на меня. Ненависть, плескавшаяся жидким дегтем на дне его карих, когда-то красивых, глаз, рассказала мне о нем больше, чем любой сеанс психотерапии. Он ненавидел всех, включая себя, и, как и его собака, он совершенно не соображал, что делал.
Брыся прижалась ко мне всем телом и начала дрожать крупной дрожью. Спускать ее на пол я побоялась. Люди вокруг молчали, никто не вмешивался. Меня это не удивило – во Франции вообще редко вмешиваются в ваши дела. Невмешательство – это норма. Таковы правила.
Я приподняла брючину и изучила раны: их было четыре или пять, круглых кровоточащих дырочек.
- Ублюдок! – подытожил мужчина, пнул все-таки свою собаку и взял ее на поводок.
- Извините, мадам, - наконец обратился он ко мне, - эта псина совсем охренела. Он рабочий пес, охотник, но агрессивный – просто жуть. На поводке – нормально, но если сорвется – просто зверь. Вы как? Нормально?
- Нормально. – ответила я. – Дайте мне, пожалуйста, Ваш адрес и телефон.
- Конечно, конечно, - засуетился тот, - мало ли что... инфекция какая...
- Зачем тебе его адрес, мама? – заволновалась Брыся. – Он же его совсем убьет!
- Не волнуйся, - ответила я, - так надо.
Мужчина вынул визитную карточку, на которой, под его именем, было крупно написано «Директор». Название фирмы мне ни о чем не говорило.
- Спасибо. – сказала я, сунув визитку в карман брюк. – Вы его не наказывайте. Он ни в чем не виноват, я сама его спровоцировала.
- Да? – озадаченно спросил мужчина и улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой. – Сами? Вот и ладненько!
Он изрядно повеселел, и мне показалось, что в его глазах закрутились, как счетчики, значки сэкономленных евро. Он кивнул мне и потащил на поводке своего пса к выходу. Тот упирался всеми четырьмя лапами, но хозяин бесцеремонно тащил его за собой, как ребенок игрушку. По всей видимости, выставка для джека на этом закончилась.
Я спустила Брысю на пол. Она обнюхала мою ногу и попыталась зализать ранки, оставленные острыми, как перочинный нож, зубами джека. Я остановила ее жестом – любое прикосновение, пусть даже собачьего языка, было болезненно. Мы переглянулись.
- Больно? – спросила Брыся. – Может, все-таки...
- Спасибо, не надо, - ответила я, - я как-нибудь сама.
- А мы пойдем на ринг? – озабоченно спросила она. – Это я просто так интересуюсь.
- Пойдем, наверное. - неуверенно ответила я. – Ты как?
- Я-то нормально. – ответила она и покрутила головой, проверяя свои способности видеть, слышать и ощущать. – А ты?
- Ну как... – сказала я и неопределенно махнула рукой. – Неприятно,
конечно, но не смертельно.
- Эх, жалко ты меня не спустила! – воскликнула Брыся. – Я ему наваляла бы горячих, как меня Энди учил! Полетели бы клочки!...
- ... по закоулочкам. – закончила я и погладила ее по растрепавшимся ушам. – Нет, Брыся, это даже не обсуждается. Драться ты не будешь. Так что, уезжаем или все-таки пробежимся по рингу?
- Не знаю... – протянула Брыся. – Никакого настроения уже нет . Расхотелось.
- А как же Чемпионат? - спросила я.
Брыся пожала плечами:
- Как-нибудь! Не хочу выступать сегодня.
- Нет уж, - сказала я решительно, - если уж мы приехали, надо выступить. С любым результатом.
Она задумчиво поскребла за ухом и кивнула:
- Ладно, только если я никакого места не займу, ты меня не ругай.
- Брыся, - возмутилась я, - а разве я тебя когда-нибудь ругаю? По-настоящему?...
Мы вернулись к нашему рингу, где все уже были оповещены об инциденте. Окружающие рассматривали нас с любопытством, задерживая взгляд на моей пятнистой и пожеванной брючине. Кто-то предложил вызвать к рингу дежурного врача, но я отказалась. Мы с Брысей тихонько сели на пол, в углу, и стали ждать нашей очереди. Праздничное настроение было безнадежно испорчено, и я подумывала о том, не уехать ли нам совсем. Впрочем, за руль мне садиться тоже не хотелось – слишком сильно колотилось средце.
Наконец, нас вызвали на ринг. На этот раз собак было пятеро, и все, как на подбор. Брыся больше не плясала на поводке, а стояла с отсутствующим видом и рассеянно смотрела по сторонам. Наступила наша очередь. Прихрамывая и морщась, я пробежала положенные метры. Брыся же рысила рядом, но без задора, как-будто ей было все равно. Потом я поставила ее на стол – она беспрекословно дала судье себя пощупать и заглянуть в рот. Вид у нее был совершенно безучастный.
Изучив всех собак, судья распределила места. К моему удивлению, мы были третьими, а впереди нас оказались... Шарлотка и Канелль. Мы переглянулись с их хозяевами и расхохотались. Вторая выставка, и опять мы, все вместе, стоим на призовых местах, пусть в другом порядке. Судья поздравил нас, выдал нам описание и мы пошли к машине.
Стоянка была довольно далеко, и Брыся старалась не тянуть поводок: я шла, все еще хромая. Мы обсуждали результаты выставки. Брыся расстроилась:
- Теперь вообще третье... Может, не поедем на Чемпионат? – сказала она, семеня рядом с моей покусанной ногой.
- Брыся, - ответила я, - в жизни так бывает, что иногда обстоятельства оказываются сильнее нас. То, что ты сегодня заняла третье место, говорит о том, что даже в состоянии глубокого потрясения и полной демотивации ты способна выигрывать. Так что, на Чемпионат мы, безусловно, поедем. А я постараюсь сделать так, чтобы никаких обстоятельств, которые бы были сильнее нас, рядом с нами больше не было.
Брыся подозрительно посмотрела на меня:
- А почему ты так веришь, что я смогу победить?
- Потому что у тебя все этого есть. – ответила я. – И если ты в это веришь, то обязательно победишь. Представляешь, я бы тебе сказала сегодня: «Какая же ты молодец – третье место заняла! А я-то думала, что ты вообще ни на что не способна!». Ты бы тогда захотела участвовать?
- Нет. – замотала головой Брыся. – Зачем? Если не способна победить? Я бы лучше поиграла с йорком в прятки.
- Вот я тебе и говорю: если ты не смогла бы победить, то я бы предпочла сходить с тобой в лес или съездить на море. Понимаешь?
- Понимаю! – кивнула Брыся. – Значит, Чемпионат?
- Чемпионат! – кивнула я.
Через час мы были дома, где мне удалось наконец промыть раны, наложить пластырь и выстирать брюки, чтобы уничтожить свидетельства нападения и пережитого нами обеими шока. Потом, устроившись с чашкой горячего шоколада на диване, я долго изучала визитку, которую дал мне хозяин джека. ЖЛ не был с ним знаком, но пообещал навести справки. Мне было любопытно: что же такого случилось в жизни этого человека, что даже его собака впитала, как губка, часть переполнявшей его ненависти?
Будучи глубоко убежденной в том, что агрессивных собак у счастливых людей не бывает, я еще долго думала о хозяине джека, который, в этот самый момент, возможно наказывал кого-то более слабого, чем он сам.
__________________
Маленькая голова джека игрушечно мотнулась в сторону, но он только плотнее прильнул к полу. Хозяин - атлетического телосложения мужчина - замахнулся еще раз на своего пса ногой, но передумал и посмотрел на меня. Ненависть, плескавшаяся жидким дегтем на дне его карих, когда-то красивых, глаз, рассказала мне о нем больше, чем любой сеанс психотерапии. Он ненавидел всех, включая себя, и, как и его собака, он совершенно не соображал, что делал.
Брыся прижалась ко мне всем телом и начала дрожать крупной дрожью. Спускать ее на пол я побоялась. Люди вокруг молчали, никто не вмешивался. Меня это не удивило – во Франции вообще редко вмешиваются в ваши дела. Невмешательство – это норма. Таковы правила.
Я приподняла брючину и изучила раны: их было четыре или пять, круглых кровоточащих дырочек.
- Ублюдок! – подытожил мужчина, пнул все-таки свою собаку и взял ее на поводок.
- Извините, мадам, - наконец обратился он ко мне, - эта псина совсем охренела. Он рабочий пес, охотник, но агрессивный – просто жуть. На поводке – нормально, но если сорвется – просто зверь. Вы как? Нормально?
- Нормально. – ответила я. – Дайте мне, пожалуйста, Ваш адрес и телефон.
- Конечно, конечно, - засуетился тот, - мало ли что... инфекция какая...
- Зачем тебе его адрес, мама? – заволновалась Брыся. – Он же его совсем убьет!
- Не волнуйся, - ответила я, - так надо.
Мужчина вынул визитную карточку, на которой, под его именем, было крупно написано «Директор». Название фирмы мне ни о чем не говорило.
- Спасибо. – сказала я, сунув визитку в карман брюк. – Вы его не наказывайте. Он ни в чем не виноват, я сама его спровоцировала.
- Да? – озадаченно спросил мужчина и улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой. – Сами? Вот и ладненько!
Он изрядно повеселел, и мне показалось, что в его глазах закрутились, как счетчики, значки сэкономленных евро. Он кивнул мне и потащил на поводке своего пса к выходу. Тот упирался всеми четырьмя лапами, но хозяин бесцеремонно тащил его за собой, как ребенок игрушку. По всей видимости, выставка для джека на этом закончилась.
Я спустила Брысю на пол. Она обнюхала мою ногу и попыталась зализать ранки, оставленные острыми, как перочинный нож, зубами джека. Я остановила ее жестом – любое прикосновение, пусть даже собачьего языка, было болезненно. Мы переглянулись.
- Больно? – спросила Брыся. – Может, все-таки...
- Спасибо, не надо, - ответила я, - я как-нибудь сама.
- А мы пойдем на ринг? – озабоченно спросила она. – Это я просто так интересуюсь.
- Пойдем, наверное. - неуверенно ответила я. – Ты как?
- Я-то нормально. – ответила она и покрутила головой, проверяя свои способности видеть, слышать и ощущать. – А ты?
- Ну как... – сказала я и неопределенно махнула рукой. – Неприятно,
конечно, но не смертельно.
- Эх, жалко ты меня не спустила! – воскликнула Брыся. – Я ему наваляла бы горячих, как меня Энди учил! Полетели бы клочки!...
- ... по закоулочкам. – закончила я и погладила ее по растрепавшимся ушам. – Нет, Брыся, это даже не обсуждается. Драться ты не будешь. Так что, уезжаем или все-таки пробежимся по рингу?
- Не знаю... – протянула Брыся. – Никакого настроения уже нет . Расхотелось.
- А как же Чемпионат? - спросила я.
Брыся пожала плечами:
- Как-нибудь! Не хочу выступать сегодня.
- Нет уж, - сказала я решительно, - если уж мы приехали, надо выступить. С любым результатом.
Она задумчиво поскребла за ухом и кивнула:
- Ладно, только если я никакого места не займу, ты меня не ругай.
- Брыся, - возмутилась я, - а разве я тебя когда-нибудь ругаю? По-настоящему?...
Мы вернулись к нашему рингу, где все уже были оповещены об инциденте. Окружающие рассматривали нас с любопытством, задерживая взгляд на моей пятнистой и пожеванной брючине. Кто-то предложил вызвать к рингу дежурного врача, но я отказалась. Мы с Брысей тихонько сели на пол, в углу, и стали ждать нашей очереди. Праздничное настроение было безнадежно испорчено, и я подумывала о том, не уехать ли нам совсем. Впрочем, за руль мне садиться тоже не хотелось – слишком сильно колотилось средце.
Наконец, нас вызвали на ринг. На этот раз собак было пятеро, и все, как на подбор. Брыся больше не плясала на поводке, а стояла с отсутствующим видом и рассеянно смотрела по сторонам. Наступила наша очередь. Прихрамывая и морщась, я пробежала положенные метры. Брыся же рысила рядом, но без задора, как-будто ей было все равно. Потом я поставила ее на стол – она беспрекословно дала судье себя пощупать и заглянуть в рот. Вид у нее был совершенно безучастный.
Изучив всех собак, судья распределила места. К моему удивлению, мы были третьими, а впереди нас оказались... Шарлотка и Канелль. Мы переглянулись с их хозяевами и расхохотались. Вторая выставка, и опять мы, все вместе, стоим на призовых местах, пусть в другом порядке. Судья поздравил нас, выдал нам описание и мы пошли к машине.
Стоянка была довольно далеко, и Брыся старалась не тянуть поводок: я шла, все еще хромая. Мы обсуждали результаты выставки. Брыся расстроилась:
- Теперь вообще третье... Может, не поедем на Чемпионат? – сказала она, семеня рядом с моей покусанной ногой.
- Брыся, - ответила я, - в жизни так бывает, что иногда обстоятельства оказываются сильнее нас. То, что ты сегодня заняла третье место, говорит о том, что даже в состоянии глубокого потрясения и полной демотивации ты способна выигрывать. Так что, на Чемпионат мы, безусловно, поедем. А я постараюсь сделать так, чтобы никаких обстоятельств, которые бы были сильнее нас, рядом с нами больше не было.
Брыся подозрительно посмотрела на меня:
- А почему ты так веришь, что я смогу победить?
- Потому что у тебя все этого есть. – ответила я. – И если ты в это веришь, то обязательно победишь. Представляешь, я бы тебе сказала сегодня: «Какая же ты молодец – третье место заняла! А я-то думала, что ты вообще ни на что не способна!». Ты бы тогда захотела участвовать?
- Нет. – замотала головой Брыся. – Зачем? Если не способна победить? Я бы лучше поиграла с йорком в прятки.
- Вот я тебе и говорю: если ты не смогла бы победить, то я бы предпочла сходить с тобой в лес или съездить на море. Понимаешь?
- Понимаю! – кивнула Брыся. – Значит, Чемпионат?
- Чемпионат! – кивнула я.
Через час мы были дома, где мне удалось наконец промыть раны, наложить пластырь и выстирать брюки, чтобы уничтожить свидетельства нападения и пережитого нами обеими шока. Потом, устроившись с чашкой горячего шоколада на диване, я долго изучала визитку, которую дал мне хозяин джека. ЖЛ не был с ним знаком, но пообещал навести справки. Мне было любопытно: что же такого случилось в жизни этого человека, что даже его собака впитала, как губка, часть переполнявшей его ненависти?
Будучи глубоко убежденной в том, что агрессивных собак у счастливых людей не бывает, я еще долго думала о хозяине джека, который, в этот самый момент, возможно наказывал кого-то более слабого, чем он сам.
__________________
Ура, дождались продолжения!
XXI.
Происшествие на выставке оставило гораздо более глубокие следы в брысиной психике, чем я могла подумать. Она теперь часто спрашивала меня о том, почему люди бьют собак. На мой встречный вопрос – почему собаки кусают людей – она ответить не могла, а лишь уклончиво отвечала, что это нельзя сравнивать.
- Почему, Брыся? – спрашивала я. – Человек может убить собаку, но и собака может загрызть человека. Вон, смотри, газеты прямо кишат статьями, что опять собака загрызла ребенка.
- Кишат! – соглашалась Брыся. – Это просто ужас какой-то! Но все равно нельзя сравнивать!
Дальше этого разговор у нас не двигался, пока, как-то раз, она не развила свою мысль:
- Вот, если, например, человек убьет собаку, то что с ним сделают?
- Ну... – замялась я. – Если докажут, что убил жестоко, то посадят в тюрьму на пару месяцев и наложат штраф. Если просто он ее усыпит, то ничего не будет.
- А если собака укусит ребенка?
- Ну... чаще всего... – опять замялась я. – Усыпят на месте.
- Ну и чего тут непонятного? – воскликнула Брыся. – Собаку усыпят в любом случае, а человека никто никогда не усыпит, даже если он собаку бросит в колодец умирать, утопит или замучает. Мне Энди таких ужасов нарассказывал! Я три ночи не спала! Вон, та же крыса! Вы, люди, ей бы вынесли совсем другой приговор, разве не так?
- Так. – грустно согласилась я. – И что теперь делать?
- Да ничего, - грустно вздохнула Брыся, - джека только жалко. И тебя жалко. Всех жалко. – закончила она, подняв на меня свой, полный скорби, взгляд.
- Как думаешь, может, позвонить? – спросила я, доставая визитку из сумки. – А то он там, наверное, преживает. Хуже неизвестности ничего же нет...
- Позвони! – закивала Брыся. – Посмотрим, что хозяин скажет...
Я достала телефон и набрала номер, написанный красивыми цифрами на визитной карточке, отпечатанной на дорогой бумаге с золотым срезом. Раздались гудки. Потом включился автоответчик, и знакомый голос уверенно произнес: «Вы набрали номер Поля Леруа, пожалуйста, оставьте ваше сообщение».
Я, не раздумывая, быстро проговорила: «Это говорит мадам, которую покусала на выставке Ваша собака. Я бы хотела с вами поговорить. Перезвоните мне, пожалуйста». Положив трубку, я вздохнула и посмотрела на Брысю.
- Как думаешь, перезвонит? – спросила она.
- Думаю, что да. – ответила я. – Чаще всего такие люди звонят, они не хотят неприятностей... Директор, все-таки. – добавила я и показала Брысе визитку, которую она тут же попыталась попробовать на зуб.
Я уже спрашивала ЖЛ, не знает ли ему этого человека. Название фирмы показалось ему знакомым, но ее директора он вспомнить не мог, несмотря на все мои старания в области художественного описания мужской внешности. Он пообещал мне порыться в досье предприятий региона на работе. На следующий день он позвонил мне и сказал:
- Твой Леруа – директор компании, не крупной, но и не мелкой. Двести пятьдесят человек. Производит водопроводные краны, продает предприятиям и в крупные магазины. Я позвонил агенту, который ведет его счет в нашем банке, он сказал, что Леруа пьет, и что два месяца назад от него, забрав детей, ушла жена, и что недавно звонил его финанасовый директор и предупредил, что руководитель компании ею больше не руководит. Копнуть поглубже или не стоит?
- Не стоит, спасибо. Мне этого достаточно...
Мое воображение сразу нарисовало мне эту семью: еще молодую женщину, которая больше не могла переность присутупы ярости своего когда-то горячо любимого супруга, ее детей, возможно, свидетелей тяжелых сцен, мужчину, который проводил свой досуг с бутылкой рома... Все это было мне знакомо. Главное, чтобы там не было поведенческой патологии.
Поль Леруа перезвонил мне через два дня. Подчеркнув, что в данный момент он чрезвычайно занят, и у него нет даже двух свободных минут на общение со мной, он коротко осведомился о том, что, собственно, заставило меня позвонить. Я ответила, что хотела бы поговорить о нашем общем происшествии. Его ответ прозвучал преувеличенно агрессивно. Впрочем, я к этому была готова.
По всей видимости, он все же не ожидал моего звонка, но, получив мое сообщение, постарался подготовиться к этому разговору. Для начала он заявил, что нашел свидетелей, готовых подтвердить, что я сама спровоцировала его собаку. Затем он добавил, что если подам на него в суд, то он все равно выиграет дело, потому что его лучший друг – известный адвокат. «В любом случае, - добавил он, - от этого придурка я скоро избавлюсь, так что прецедент исчезнет сам по себе». «Этим придурком», как я поняла, был не известный адвокат, а маленький джек-рассел, которого судьба забросила в руки Поля Леруа.
Эта информация, словно ушат грязной воды, была вылита на меня без малейшей паузы, без тени сожаления и сомнения в собственной правоте. Я поняла, что Брыся где-то была права: суд над собакой совершить гораздо проще и быстрее, чем суд над ее хозяином. Вопрос был в том, что это никак не решило бы проблему Поля Леруа.
Леруа был вправе усыпить джека, тем более, у него для этого был абсолютно одобряемый обществом мотив: кусачие собаки должны уничтожаться... Для меня вопрос состоял в другом: моя интуиция подсказывала, что джек был не первой его собакой, и что вскоре Поль Леруа заведет себе следующего четвероного друга. Дальше думать мне не хотелось, и я, набрав воздуха в легкие и сама от себя не ожидая, сказала:
- Мсье Леруа, слушайте меня внимательно. То, что Вы говорите – это полный бред. Если я захочу, Вы все равно попадете под суд и заплатите штраф, даже если докажете, что я провоцировала Вашу собаку. Закон, в любом случае, на моей стороне.
Он попытался что-то вставить, но я его оборвала:
- Я Вам предлагаю сделку. Мне совершенно очевидно, что Вам нужна помощь. Я – психолог. Вы приходите ко мне на консультацию, я не подаю на Вас в суд. Вы согласны?
В трубке наступила тишина. Она длилась так долго, что я, не выдержав паузы, спросила в пустоту:
- Алло?
- Да, я Вас слушаю. – сказал Поль Леруа и опять замолчал.
- Нет, это я Вас теперь слушаю. – ответила я резко. – Вы согласны или нет?
- Знаете, Мадам, - сказал он раздраженным голосом, - мне очень хочется Вас послать к черту...
- Но Вы этого не сделаете, - продолжила я ему в тон, - потому что... ну же, продолжайте!
- Потому что у меня собственное предприятие, достаточно известное. И мне не хочется, чтобы мои партнеры и подчиненные знали, что меня кто-то валяет в грязи на суде.
- Ну, это Вы хватили, - рассмеялась я, - скорее, десять минут позора и штраф в две-три тысячи евро, зато всплывут некоторые подробности из Вашей жизни, а рядом со зданием любого регионального суда всегда пасутся журналисты. Ладно, шутки в сторону. Я Вам предлагаю серьезно поговорить о Ваших проблемах. Не хотите – не надо. Встретимся в суде.
- Ладно, черт с Вами! – раздался в трубке раздраженный голос моего собеседника. – Во сколько и где?
- В пятницу, в три часа. Приезжайте в Компьень, встретимся в кафе на Центральной площади.
- Ладно. – буркнул он и, не попрощавшись, повесил трубку.
Я посмотрела на Брысю.
- Ну и ха-а-а-ам! – восхищенно протянула она. – Но ты его здорово уделала, я тобой горжусь!
Мне в лицо хлынула кровь. Я только сейчас сообразила, как далеко я зашла. А если он придет не один? Кто знает, что ему придет в голову.
- Не бойся, я с тобой пойду. - сказала Брыся, словно прочитав мои мысли. – Пусть только попробует! Я ему ухо откушу!
- Нет уж, Брыся, - ответила я, - ты со мной не пойдешь. Я буду отвлекаться на тебя, потому что, даже сидя под столом, ты не сможешь молчать, а будешь задавать разные вопросы. У меня тогда будет совсем дурацкий вид. Я так уже, наверное, кажусь ему полоумной...
Вскоре с работы пришел ЖЛ, и я пересказала ему наш разговор с Полем Леруа. Он покачал головой:
- Зачем тебе все это надо? Послушай, во Франции ежедневно усыпляют, наверное, сотню-другую собак. И несколько десятков людей гибнет на дорогах. И то, и другое – неизбежно. С этим надо смириться. Такое у нас общество.
- Ты не понимаешь, - тихо сказала я, - у Леруа психологические проблемы. И джек – не единственный, кто от этого страдает. Как я предполагаю.
- Делай как знаешь, - сказал ЖЛ, - но не рассчитывай на то, что ты сможешь переделать мир.
«А если не я, то кто?» - мысленно ответила я. Брыся была права – собака не имела права кусать человека, но человек имел право убить собаку, единолично вынося ей приговор, в отсутствие свидетелей, и часто следуя лишь собственным представлениям о справедливости.
Я вспомнила историю испанских гальго, прекрасных длинногих гончих, изящных статуэток, которых беспощадная национальная традиция приговаривала к повешенью после завершения второго охотничьего сезона в их жизни. Я вспомнила пару полицейских, ворвавшихся в ветеринарную клинику, где мы с Брысей как-то однажды ожидали приема: они просили у врача снотворных таблеток для временного усыпления двадцати шести собак, которых им удалось отбить у нелюдей, державших их в запертом кэмпинг-каре. Я вспомнила попрошайку-нищего со щенками, меняющимися каждые три месяца, на площади Мадлэн, прямо напротив моей работы.
Эти реминисценции как-будто заставляли меня смотреть прямо на солнце: мой внутренний взор не мог вынести яркости этих образов и ужаса этого мира, в котором собачья жизнь, словно разменная монета, обслуживала наше больное человеческое эго, которое почему-то считает себя то ли венцом природы, то ли ее творцом...
__________________
Происшествие на выставке оставило гораздо более глубокие следы в брысиной психике, чем я могла подумать. Она теперь часто спрашивала меня о том, почему люди бьют собак. На мой встречный вопрос – почему собаки кусают людей – она ответить не могла, а лишь уклончиво отвечала, что это нельзя сравнивать.
- Почему, Брыся? – спрашивала я. – Человек может убить собаку, но и собака может загрызть человека. Вон, смотри, газеты прямо кишат статьями, что опять собака загрызла ребенка.
- Кишат! – соглашалась Брыся. – Это просто ужас какой-то! Но все равно нельзя сравнивать!
Дальше этого разговор у нас не двигался, пока, как-то раз, она не развила свою мысль:
- Вот, если, например, человек убьет собаку, то что с ним сделают?
- Ну... – замялась я. – Если докажут, что убил жестоко, то посадят в тюрьму на пару месяцев и наложат штраф. Если просто он ее усыпит, то ничего не будет.
- А если собака укусит ребенка?
- Ну... чаще всего... – опять замялась я. – Усыпят на месте.
- Ну и чего тут непонятного? – воскликнула Брыся. – Собаку усыпят в любом случае, а человека никто никогда не усыпит, даже если он собаку бросит в колодец умирать, утопит или замучает. Мне Энди таких ужасов нарассказывал! Я три ночи не спала! Вон, та же крыса! Вы, люди, ей бы вынесли совсем другой приговор, разве не так?
- Так. – грустно согласилась я. – И что теперь делать?
- Да ничего, - грустно вздохнула Брыся, - джека только жалко. И тебя жалко. Всех жалко. – закончила она, подняв на меня свой, полный скорби, взгляд.
- Как думаешь, может, позвонить? – спросила я, доставая визитку из сумки. – А то он там, наверное, преживает. Хуже неизвестности ничего же нет...
- Позвони! – закивала Брыся. – Посмотрим, что хозяин скажет...
Я достала телефон и набрала номер, написанный красивыми цифрами на визитной карточке, отпечатанной на дорогой бумаге с золотым срезом. Раздались гудки. Потом включился автоответчик, и знакомый голос уверенно произнес: «Вы набрали номер Поля Леруа, пожалуйста, оставьте ваше сообщение».
Я, не раздумывая, быстро проговорила: «Это говорит мадам, которую покусала на выставке Ваша собака. Я бы хотела с вами поговорить. Перезвоните мне, пожалуйста». Положив трубку, я вздохнула и посмотрела на Брысю.
- Как думаешь, перезвонит? – спросила она.
- Думаю, что да. – ответила я. – Чаще всего такие люди звонят, они не хотят неприятностей... Директор, все-таки. – добавила я и показала Брысе визитку, которую она тут же попыталась попробовать на зуб.
Я уже спрашивала ЖЛ, не знает ли ему этого человека. Название фирмы показалось ему знакомым, но ее директора он вспомнить не мог, несмотря на все мои старания в области художественного описания мужской внешности. Он пообещал мне порыться в досье предприятий региона на работе. На следующий день он позвонил мне и сказал:
- Твой Леруа – директор компании, не крупной, но и не мелкой. Двести пятьдесят человек. Производит водопроводные краны, продает предприятиям и в крупные магазины. Я позвонил агенту, который ведет его счет в нашем банке, он сказал, что Леруа пьет, и что два месяца назад от него, забрав детей, ушла жена, и что недавно звонил его финанасовый директор и предупредил, что руководитель компании ею больше не руководит. Копнуть поглубже или не стоит?
- Не стоит, спасибо. Мне этого достаточно...
Мое воображение сразу нарисовало мне эту семью: еще молодую женщину, которая больше не могла переность присутупы ярости своего когда-то горячо любимого супруга, ее детей, возможно, свидетелей тяжелых сцен, мужчину, который проводил свой досуг с бутылкой рома... Все это было мне знакомо. Главное, чтобы там не было поведенческой патологии.
Поль Леруа перезвонил мне через два дня. Подчеркнув, что в данный момент он чрезвычайно занят, и у него нет даже двух свободных минут на общение со мной, он коротко осведомился о том, что, собственно, заставило меня позвонить. Я ответила, что хотела бы поговорить о нашем общем происшествии. Его ответ прозвучал преувеличенно агрессивно. Впрочем, я к этому была готова.
По всей видимости, он все же не ожидал моего звонка, но, получив мое сообщение, постарался подготовиться к этому разговору. Для начала он заявил, что нашел свидетелей, готовых подтвердить, что я сама спровоцировала его собаку. Затем он добавил, что если подам на него в суд, то он все равно выиграет дело, потому что его лучший друг – известный адвокат. «В любом случае, - добавил он, - от этого придурка я скоро избавлюсь, так что прецедент исчезнет сам по себе». «Этим придурком», как я поняла, был не известный адвокат, а маленький джек-рассел, которого судьба забросила в руки Поля Леруа.
Эта информация, словно ушат грязной воды, была вылита на меня без малейшей паузы, без тени сожаления и сомнения в собственной правоте. Я поняла, что Брыся где-то была права: суд над собакой совершить гораздо проще и быстрее, чем суд над ее хозяином. Вопрос был в том, что это никак не решило бы проблему Поля Леруа.
Леруа был вправе усыпить джека, тем более, у него для этого был абсолютно одобряемый обществом мотив: кусачие собаки должны уничтожаться... Для меня вопрос состоял в другом: моя интуиция подсказывала, что джек был не первой его собакой, и что вскоре Поль Леруа заведет себе следующего четвероного друга. Дальше думать мне не хотелось, и я, набрав воздуха в легкие и сама от себя не ожидая, сказала:
- Мсье Леруа, слушайте меня внимательно. То, что Вы говорите – это полный бред. Если я захочу, Вы все равно попадете под суд и заплатите штраф, даже если докажете, что я провоцировала Вашу собаку. Закон, в любом случае, на моей стороне.
Он попытался что-то вставить, но я его оборвала:
- Я Вам предлагаю сделку. Мне совершенно очевидно, что Вам нужна помощь. Я – психолог. Вы приходите ко мне на консультацию, я не подаю на Вас в суд. Вы согласны?
В трубке наступила тишина. Она длилась так долго, что я, не выдержав паузы, спросила в пустоту:
- Алло?
- Да, я Вас слушаю. – сказал Поль Леруа и опять замолчал.
- Нет, это я Вас теперь слушаю. – ответила я резко. – Вы согласны или нет?
- Знаете, Мадам, - сказал он раздраженным голосом, - мне очень хочется Вас послать к черту...
- Но Вы этого не сделаете, - продолжила я ему в тон, - потому что... ну же, продолжайте!
- Потому что у меня собственное предприятие, достаточно известное. И мне не хочется, чтобы мои партнеры и подчиненные знали, что меня кто-то валяет в грязи на суде.
- Ну, это Вы хватили, - рассмеялась я, - скорее, десять минут позора и штраф в две-три тысячи евро, зато всплывут некоторые подробности из Вашей жизни, а рядом со зданием любого регионального суда всегда пасутся журналисты. Ладно, шутки в сторону. Я Вам предлагаю серьезно поговорить о Ваших проблемах. Не хотите – не надо. Встретимся в суде.
- Ладно, черт с Вами! – раздался в трубке раздраженный голос моего собеседника. – Во сколько и где?
- В пятницу, в три часа. Приезжайте в Компьень, встретимся в кафе на Центральной площади.
- Ладно. – буркнул он и, не попрощавшись, повесил трубку.
Я посмотрела на Брысю.
- Ну и ха-а-а-ам! – восхищенно протянула она. – Но ты его здорово уделала, я тобой горжусь!
Мне в лицо хлынула кровь. Я только сейчас сообразила, как далеко я зашла. А если он придет не один? Кто знает, что ему придет в голову.
- Не бойся, я с тобой пойду. - сказала Брыся, словно прочитав мои мысли. – Пусть только попробует! Я ему ухо откушу!
- Нет уж, Брыся, - ответила я, - ты со мной не пойдешь. Я буду отвлекаться на тебя, потому что, даже сидя под столом, ты не сможешь молчать, а будешь задавать разные вопросы. У меня тогда будет совсем дурацкий вид. Я так уже, наверное, кажусь ему полоумной...
Вскоре с работы пришел ЖЛ, и я пересказала ему наш разговор с Полем Леруа. Он покачал головой:
- Зачем тебе все это надо? Послушай, во Франции ежедневно усыпляют, наверное, сотню-другую собак. И несколько десятков людей гибнет на дорогах. И то, и другое – неизбежно. С этим надо смириться. Такое у нас общество.
- Ты не понимаешь, - тихо сказала я, - у Леруа психологические проблемы. И джек – не единственный, кто от этого страдает. Как я предполагаю.
- Делай как знаешь, - сказал ЖЛ, - но не рассчитывай на то, что ты сможешь переделать мир.
«А если не я, то кто?» - мысленно ответила я. Брыся была права – собака не имела права кусать человека, но человек имел право убить собаку, единолично вынося ей приговор, в отсутствие свидетелей, и часто следуя лишь собственным представлениям о справедливости.
Я вспомнила историю испанских гальго, прекрасных длинногих гончих, изящных статуэток, которых беспощадная национальная традиция приговаривала к повешенью после завершения второго охотничьего сезона в их жизни. Я вспомнила пару полицейских, ворвавшихся в ветеринарную клинику, где мы с Брысей как-то однажды ожидали приема: они просили у врача снотворных таблеток для временного усыпления двадцати шести собак, которых им удалось отбить у нелюдей, державших их в запертом кэмпинг-каре. Я вспомнила попрошайку-нищего со щенками, меняющимися каждые три месяца, на площади Мадлэн, прямо напротив моей работы.
Эти реминисценции как-будто заставляли меня смотреть прямо на солнце: мой внутренний взор не мог вынести яркости этих образов и ужаса этого мира, в котором собачья жизнь, словно разменная монета, обслуживала наше больное человеческое эго, которое почему-то считает себя то ли венцом природы, то ли ее творцом...
__________________
1
|
2
Ответ
Для того, чтобы писать сообщения в форуме, необходима регистрация. Мы приглашаем вас зарегистрироваться, это не сложно.
Если вы уже зарегистрированный пользователь - введите свой логин и пароль в полях авторизации - вверхний левый угол наших страниц.
Об этом форуме
Данная страница - это форум группы Треп за жизнь.
Данная группа публична. Это значит, что на неё распространяются правила сайта, а за их соблюдением следит администрация группы.
Администрация группы: Bonny2009, Ньюфаундлендовед, Соziдатель